[AVA]http://savepic.net/5799249.png[/AVA] [SGN][/SGN]

Вы когда-нибудь наблюдали за сигаретным дымом? Не просто смотрели, нет – действительно внимательно за ним следили: как он извивается вопреки всем законам земного тяготения, как чертит узоры в воздухе и складывается в причудливые фигуры. Красота этих узоров мимолётна, мгновенна, ведь секунда – и дым рассеется. Это поистине завораживающее зрелище – так Янусу всегда казалось.
За тридцать лет он так и не научился складывать дым кольцами. Курение было его ритуалом, запретным удовольствием, которому он предавался очень редко. После длительного перерыва не было ничего лучше этой первой затяжки, когда терпкий горячий дым заполнял лёгкие, заливал голову мягким дурманом, и тело наполнялось радостным предвкушением блаженства от горьковато-нежного табачного вкуса.
Дым неспешно поднимался в воздух, ласково трогал стекло и сквозь приоткрытое окно выползал в зимний день, что искрился и переливался колокольным звоном там, где начинался новый год.
Это время – начало года – всецело принадлежало Янусу. Каждое загаданное желание, каждый список дел на год – все надежды, что люди возлагали на следующие двенадцать месяцев, придавали ему сил. Это в декабре он почти не появлялся, предоставляя всё время в распоряжение Бруно. А сейчас он чувствовал себя как никогда молодым, и хотелось жить, и смеяться, и надеяться, и делиться своими силами.
Свободной рукой он раскручивал на подоконнике монету: заставлял её вертеться на одном ребре, а когда она падала, раскручивал снова. Монета когда-то была круглой, а теперь её края сточились, появились щербинки, рёбра стали тонкими и острыми. На одной стороне было лицо юноши, на другой – лицо старца, но это было одно лицо. Когда монета вертелась, они сливались в двуликую голову, глядящую в разные направления. Но потом монета подпрыгивала, ложилась на подоконник и показывала либо старика, либо отрока, а Янус всё раскручивал её, глубоко погружённый в собственные мысли.
Тихо хлопнула дверь – он повернулся, на губах появилась счастливая улыбка. Янус поднялся навстречу той, что занимала все его мечты. Полураздавленный окурок в пепельнице с живучим упорством пускал вверх тонкую, прямую струю дыма; маленькое воздушное замешательство, и опять – прямо и тонко.
Ему нужно было рассказать ей кое-что важное:
- Тебя не было семь тысяч триста сорок шесть секунд. Я посчитал каждую из них. Они были такими… разными. И очень грустными.
Это был его путаный способ сказать, как сильно он скучал.
И ещё кое-что.
- Сюда приходила Ата. Она принесла просьбу.
…Пока он говорил, окурок в пепельнице окончательно потух. Ветер подхватил пепел, раскрошил его, уронил немного на подоконник.
Янус налил ей вина. Он хотел поступить правильно. И не хотел, чтобы она за него переживала. Кто угодно – только не она. Пусть ни горе, ни страдание не омрачит это лицо – только этого он бы просил у богов, если бы они могли чем-то помочь. Если бы он сам не был богом.
Иногда он думал, что только благодаря Гекате остаётся здесь. Не будь её рядом, он бы давно рассеялся, как сигаретный дым: поднялся узором в воздух, застыл на мгновение – и исчез.
Но как он может оставить без помощи того, кто в ней нуждается?
Своими словами она разбивала сердце на части. Это было невыносимо – видеть, что Геката расстроена из-за него.
- Я прогуляюсь. Вернусь скоро. Меньше, чем через девятьсот секунд.
Он взял её голову обеими руками и коснулся губами холодного лба. Он улыбался, потому что поводов для грусти не было.
Потом он взял с подоконника старую шляпу и исчез прежде, чем надел её. На подоконнике осталась крутиться старая монета. Она всё замедляла и замедляла своё движение, а потом, немного помедлив, словно раздумывая, упала. С неровного, потемневшего от времени металла смотрел старец.

***
- Malditos gringos! Напьются как свиньи, а нам потом приходится отвечать за них.
Болезненный тычок в бок не только вернул Бруно в сознание, но и оставил острую потребность кого-нибудь ударить.
- Тронешь меня ещё раз и до конца жизни будешь питаться через трубочку, - пробормотал он, довольно угрожающе, впрочем: фигура, склонившаяся над ним, отпрянула в сторону, испугавшись то ли угрозы, то ли вида Бруно. И там действительно было чего испугаться: спутанные волосы свалялись от крови, одежда была помята, а физиономия небрита.
Бруно еле-еле поднялся. Во рту был привкус кошачьего лотка. А ещё было нестерпимо жарко.
С грехом пополам приняв вертикальное положение, он констатировал, что находится в каком-то переулке. Добрый самаритянин, красочную будущность которого он описал минутой ранее, не походил ни на самаритянина, ни на добреца. Бруно схватил его за шиворот, притянул к себе и задал единственно важный в сложившейся ситуации вопрос:
- Где я, чёрт побери?
А потом, вспомнив про нежное «грингос», которым озвучивалось его пробуждение, добавил:
- Донде? – и ткнул себя пальцем в грудь.

Чёртово Акапулько! И как меня только занесло сюда? Это всё малахольный виноват, притащил меня в грёбаную Мексику – и смылся. Ууу, ненавижу хреновых мексикашек.
Так думал Бруно, размашисто шагая вдоль по улице курортного города. Что-то особенное случилось с ним. Он больше не чувствовал Януса.
С ним всегда было это ощущение, сколько себя помнил: будто светлое пятно в тёмной комнате, и он стоит на нём, а из темноты к нему обращается голос. Теперь же темнота была темнотой, а комната опустела. Это было незнакомо, и вместе с тем безгранично свободно. Что бы ни случилось с богом, может быть, это шанс для Бруно прожить нормальную жизнь – так, как ему хочется?
Город внезапно перестал казаться таким уродливым, и Бруно взбодрился. Пошарив по карманам, нашёл несколько смятых купюр – не бог весть что, но хватит, чтобы отпраздновать внезапную свободу пивом. А поскольку все его знания о Мексике были почерпнуты из фильмов Роберта Родригеза, он знал: стоит держаться подальше от бара «Кручёная титька», гитаристов и любого, кто хотя бы отдалённо напоминает Бандераса.
Внезапное ощущение свободы и вседозволенности действовало опьяняюще. Сколько себя помнил, он не был принцем – только тем, кто стоит за принцем и занимает его место, когда тот отправляется на покой.
Хрена с два, парень. Теперь я сам по себе.
Рябь на перевернутом вверх тормашками озере пустоты – вот чем была его жизнь прежде. Донышко мира – из золота, а сам мир перевернут. Довольствуйся этим, Бруно. Но не теперь.
Кто бы ни сделал с ним подобное, это был чертовски хороший подарок, и Бруно решил оставить его себе.
И тогда он задался вопросом:
- Что ты с собой собираешься делать, Бруно?
- Не знаю, – ответил он сам себе. – Поживу себе. Врублюсь в жизнь.
И он зашёл в первый попавшийся бар.
Тем же вечером он обнаружил себя в какой-то душной гостиничной каморке, потный по всем законам Мексики, еле-еле очнувшийся от алкогольного дурмана. Повернулся к другой стороне кровати.
- Вот мы с тобой и погрузились прямиком в глубочайшие и чудеснейшие глубины наших душ, правда, моя милая?
Что она ответила, было неважно. Всё равно он не говорил по-испански.
Душный мексиканский вечер вынес его на улицу, где только зарождалось веселье: радостное предвкушение приключений было заразным. Он очень хотел попасть туда, где чувствовал себя как рыба в воде: в неприятности. Только так он ощущал себя настоящим человеком, а не выдумкой полусумасшедшего божка. Сколько клеток мозга нужно разрушить, чтобы выкинуть его из памяти?
Бруно шёл, пританцовывая – приставал к прохожим, толкал двери, осушал рюмки. Все события стали не более чем калейдоскопом – пока затуманенный разум не подсунул навязчивый образ, словно прорисованный углём в размытой толпе.
- Чу! – пробормотал Бруно и поспешил прочь от колдуньи, не испытывая ни малейшего желания убедиться, насколько её виденье реально.
Он протискивался сквозь танцующую толпу, которая теперь казалась мерзким человеческим месивом – прочь, прочь, на задний двор незнакомого клуба. Ее виденье всё стояло перед глазами: бледная кожа и страшные, будто горящие огнём, глаза. Он испытывал настоящий ужас, виной которому был не столько образ Гекаты, сколько кровь, наполовину состоящая из алкоголя. За спиной ему чудилось рычание адского пса.
Бруно распахнул дверь, вывалился в ночь и побежал куда глаза глядят. А потом, решив, что теперь-то в безопасности, остановился, наклонился и уперся руками в колени, переводя дыхание. Сердце билось где-то в районе шеи.
Чёртова ведьма. Примерещилось, наверное.
А когда отдышался и выпрямился, то понял – нет, не примерещилось. Бруно остолбенел. Вот она  - стояла прямо напротив, реальная как асфальт.
- Всё кончено, Геката. Его больше нет. Я теперь сам по себе, - промямлил заплетающимся языком.
И поздно спохватился: это не та фраза, с которой стоило начинать объяснение.

Отредактировано Janus (2014-08-27 18:44:22)

Рядом с Гекатой рычала адская гончая. Среди всех созданий, способных рычать, она выделялась тем, что делала это с исключительным мастерством. Своим рычанием она одновременно пугала, угрожала, травмировала, разгоняла крыс и тучи, пытала и вдохновляла на ночные кошмары. Не будет преувеличением сказать, что эта псина довела искусство рычания до совершенства.
Интересно, Геката сама её тренировала? - мелькнула неуместная мысль.
Он очень слабо представлял Гекату с сахарком в руке.
На Бруно смотрели глаза, взгляд которых обещал невыносимые страдания на дне глубочайшего котла в самой непроветриваемой комнате из тех, что найдутся на дне ада. И да прольется ядовитый дождь, и наполнятся реки кровью, и низвергнутся грешники в пучину страданий, и падут города под огнём, и наступит вечная тьма. И вай-фая там не будет. В общем, неестественно жестокие зрачки казались потусторонними и были таковыми; смотреть в них стало невыносимо, так что Бруно опустил взгляд с Гекаты на гончую. Та была на низком старте и скребла асфальт с таким упоением, что в сторону летели искры. Не в фигуральном смысле. Бруно стоял в нескольких метрах от зверюги, но до него всё равно доносилось её дыхание - непередаваемый аромат крови, серы, гниющей плоти, яда, аммиака, муравьиной кислоты и многовекового пренебрежения здоровьем зубов.
Это зрелище носило рейтинг 18+ и было запрещено к просмотру беременным, детям, слабонервным и психически неуравновешенным. Обычно Бруно себя ни к одной из этих категорий не относил, но с радостью бы сделал исключение ради этого конкретного случая. Однако где-то там, глубоко-глубоко в пятках, неожиданно отыскалась давно утерянная храбрость - а может, это он спутал храбрость с глупостью, - и Бруно сказал, стараясь сделать так, чтобы голос не дрожал:
- Теперь это тело моё.
Фраза, достойная второсортного фильма об одержимости дьяволом.
Вот только на дьявола Бруно был похож меньше всего - потный, бледный, с торчащими в разные стороны паклями и детоксикационным тремором.
Он отшагнул снова и почувствовал, как стена возникает из ниоткуда и упирается ему в спину всей неотвратимостью грядущей судьбы.
- Радость моя, не принимай близко к сердцу. У нас отличная семья. Но иногда мне хочется подойти и дать в глаз первому встречному копу, чтобы посидеть пару недель в одиночной камере.
Он и его фамильярность вжались в стену. Бруно с опаской косился на псину, которая надвигалась на него с упорством асфальтового катка. Кажется, ни один из его ответов не был правильным. Да уж, с шоу "Кто хочет стать миллионером" он бы ушёл с колоссальным долгом.
- Это не меня занесло в Мексику, а Его. Когда я появился, то был уже тут. А Его не было. То есть совсем. Вообще. И еще. Смотри.
Он закатал рукав рубашки, обнажая длинный, едва затянувшийся порез - от движения корка на нём лопнула, и рана засочилась кровью. Это Бруно сам порезал свою руку, чтобы проверить, заживёт ли она. Не зажила, хотя обычно царапины, синяки, ссадины и ушибы проходили в разы быстрее, чем у смертных.
- Был бог да сплыл, - резюмировал Бруно. - Я здесь один.
Псина приблизилась ещё на несколько шагов, и теперь Бруно мог в красках оценить всю остроту её скалящихся клыков. Пока что визуально, но такими темпами почувствует и на собственной шкуре. Она нынче стала ему очень дорога. Бруно вжимался в стену с такой силой, что там уже наверняка образовалась вмятина в виде его силуэта.
Те, кто придумал Сциллу и Харибду, явно вдохновлялись знакомством с этим милейшим зверьком.
Бруно подумал, что Гекате, как новообращённой вдове, требуется немного утешения.
- Ты того, только сохраняй спокойствие. Хочешь выпить? У меня тут есть, - он порылся в кармане и достал флягу, которую со свойственным ему радушием протянул ведьме. - Ты выпей - и у тебя пройдёт. Всё пройдёт - боль пройдёт, грусть пройдёт, жизнь пройдёт... перед глазами.

[AVA]http://savepic.ru/5451344.jpg[/AVA][NIC]Bruno Edge Pass[/NIC]

Отредактировано Janus (2014-08-27 18:45:05)

Бруно считал, что в жизни есть три условия, при которых он будет счастлив: холодное пиво, включенный телевизор и гомосексуалисты, горящие в аду. Нет, не подумайте, будто он был гомофобом. Он ненавидел также евреев, негров, демократов, феминисток и вегетарианцев. Ах да, ещё католиков. Куда же без них.
Бруно подумал об этом к тому, что ситуация была бы в разы проще, если бы они с Гекатой были героями телевизионной программы. Или, чего уж там, фильма. Его бы наверняка сыграл какой-нибудь красавчик вроде Колина Фаррелла. Колин Фаррелл обязательно бы смог как-то утешить Гекату. Ему бы хватило ума понять, что произошло. И неудивительно, ведь герои фильмов всегда умнее нас, потому что у них есть небольшое преимущество – они, типа, не существуют.
Но всё, чем приходилось довольствоваться Гекате, это шесть футов Бруно, и ей следует смириться с этим, ибо ничего другого она не получит ещё очень и очень долго.
- Хватит мне угрожать, - устало протянул он. – Даёт она три секунды. Чтобы угрозы действовали, нужно быть готовой исполнить их. А ты меня и пальцем не тронешь. Ты отчаянно сентиментальна, милая Корнелия. И потратила многие годы, убеждая окружающих в том, что ты зла и жестока. Но со мной ты только зря тратишь время. Я ведь слышал, как ты поёшь в душе – а нельзя бояться того, кто поёт «Блицкриг Боп», намыливая голову вишнёвым шампунем. И вообще, твою дочь я боюсь больше, чем тебя. Однажды она бросила меня умирать в петле. Так что давай пустим титры в этой мелодраме.
Он порылся в складках одежды и откуда-то достал не изъятую Гекатой сигарету, помятую и мокрую с одного края. Бруно любовно разгладил её, просушил зажигалкой и прикурил.
Свои пожитки он отдал безропотно. Никотин смягчил горечь потери. В конечном счёте, всем им сегодня пришлось с чем-то расстаться. Ему – с горсткой хлама, Гекате – с Янусом, а паре мексиканских девушек – с девичеством и мечтой о принце.
- Ой, да всё будет хорошо! Может, это временное. Как простуда или там СПИД.
На самом деле Бруно так не считал, но ведь  для вранья нужны двое: один врёт, другой слушает.
- Не делать глупостей? Ты бы ещё дышать запретила! Да я рождён, чтобы делать глупости! Это моя фишка.
Он вдавил окурок в стену и выкинул его на тротуар, при этом, если верить защитникам окружающей природы, опрометчиво рискуя бессмертием души. Бруно вообще не понимал, зачем ему нужна душа, а окружающей среде – защитники. Вы когда-нибудь пробовали в одиночку пройтись по ночной улице Детройта? Или забрести в болото Луизианы? То-то же! Окружающая среда прекрасно может постоять сама за себя. Вот в ком общество действительно нуждается, так это в защитниках от окружающей среды.
В общем, у Бруно в его новой человеческой жизни уже наметились карьерные перспективы. Он может стать великим юристом! Он может стать великим политиком! Он получит какую-нибудь премию. Например, Нобелевскую премию мира – да Бруно за неё убил бы!
Этим планам, впрочем, мог немного помешать тот самый неусыпный контроль, что напророчила его дражайшая супруга. И ещё остатки совести, которой у него не было.
- И что ты планируешь делать дальше? А вдруг он умер окончательно? Я вот его нисколько не чувствую, - Геката смотрела на него с таким выразительным укором, что Бруно сдался. – Ну ладно, ладно. Надежда умирает последней, да, и я не хочу умереть вместе с ней. О’кей, я сделаю для тебя то, что нужно. Если это не очень сложно. И я говорю так не потому, что чувствую себя обязанным или там испытываю к тебе какие-то романтические чувства. Нет. Просто я пьян.
Он с трудом, покачиваясь, поднялся на ноги, и протянул Гекате руку. Его рука могла бы означать оливковую ветвь мира – если, конечно, оливковая ветвь может быть мозолистой, обрастать рыжими волосами и пахнуть табаком. 
Но вообще-то он просто помогал ей встать. А мир… Ну, мир для трусов и слабаков. Идти на мировую? Не на ту семью напали!

[AVA]http://savepic.ru/5700109.png[/AVA][NIC]Bruno Edge Pass[/NIC][SGN]Ты можешь быть бесконечно права, но какой в этом толк, если твой мужчина плачет?[/SGN]

Отредактировано Janus (2014-08-27 21:05:01)