Взбреди кому в голову собирать всю ту кровь, что каждый год проливалась на улицах Тепито, вместо того, чтобы стыдливо смывать её кислотой с асфальта, местные коммунальные службы здорово бы сэкономили на краске для облагораживания фасадов зданий — добытого сырья с лихвой хватило бы, чтобы расписать серые бетонные коробки в алые тона от фундамента до самых крыш.
В путеводителях для наивных белых туристов рекомендовалось по возможности избегать экскурсий в этот неблагополучный район. А если уж занесла нелёгкая, то держаться вместе, по одиночке никуда не соваться, не задерживаться дотемна и ни в коем случае не покупаться на заманчивые предложения вон того бойкого смуглого парня посетить какое-нибудь злачное заведение — даже если зазывала сулит самую отменную дурь и самых горячих уличных девок во всём Мехико за неприлично низкую цену.
Тепито был образцовым гетто — если, конечно, допустить, что слова «образцовый» и «гетто» могут без ущерба для смысла сосуществовать в одном предложении.
Но сегодня всё было иначе. Каждая шлюха была сегодня благородной дамой, последний вор чувствовал себя чистокровным идальго. Ежегодный торжественный карнавал стирал любые различия между людьми. И самые отъявленные и закоренелые злодеи из числа представителей разномастного городского арго бездумно предавались всеобщему веселью. Праздник, чествовавший смерть, на самом деле был гимном жизни.
Катрина танцевала в самой гуще толпы. Её гибкое, вечно молодое тело никогда не знало усталости. Гирлянда из пышных жёлтых и красных цветов на шее колыхалась в такт быстрой пляске. Те же цветы были в чёрных, как вороново крыло, волосах, в беспорядке падавших на открытые белые плечи.
— Un peso, senior! — окликала Бланка случайного прохожего, останавливая танец, и приседала в подобии реверанса, когда в ладонь ей падала серебряная монета. — Gracias. Un peso, seniora, por favor! Gracias, gracias, — девушка горячо благодарила очередного щедрого дарителя, не забывая награждать его очаровательной улыбкой.
Никто не смел отказать в символичном подаянии юной танцовщице, разряженной Смертью, рискуя своей скупостью оскорбить святую богиню. Взамен жертвовавший получал благословение Сантиссимы, сулившее ему удачу в любых начинаниях. Очень скоро добыча девушки заставила её соседей-попрошаек кидать в её сторону косые завистливые взгляды. Звенящую россыпь монет Бланка поделила между шайкой оборванной уличной детворы, которая весь вечер увивалась хвостом за пёстрым подолом её юбки.
Присутствие незваного гостя Санта почуяла не сразу, забывшись в хмельном угаре карнавала. Но предчувствие угрозы, как это обычно бывает, её отчего-то не посетило. Некоторое время Смерть просто наблюдала издалека — изучающе, с хищным кошачьим любопытством. Потом мягким крадущимся шагом последовала за богом, теряясь средь бесконечной вереницы лиц — ближе и ближе, — пока не очутилась аккурат у него за плечом, кружась рядом быстрой тенью. Улучшив момент, Бланкаа проворно отняла у незнакомца куклу и сама скользнула между его рук. Пара, теперь вместе. продолжила двигаться под не умолкавшую музыку; девушка уверенно обвила руками шею бога, увлекая за собой и не позволяя партнёру останавливаться.
— Сеньор превосходно танцует, — с насмешливой улыбкой сообщила она мужчине, солгав без зазрения совести: танцевал чужак, на искушённый вкус Бланки, ужасно. Примерно как взбесившийся мул, которого в задницу ужалила оса. Кроме того, он наверняка был так стар, что Санта ничуть бы не удивилась, если посреди очередного вычурного пируэта её партнёр рассыпался бы костяной трухой прямо на асфальт.
Но всё это не имеет ровным счётом никакого значения, когда всем вокруг так весело. Бланке тоже весело; от бога исходит убаюкивающий, сладковатый аромат благовоний, знакомый и далёкий одновременно, смешивается с её собственной аурой — и маленькая Смерть просовывает узкие ладони под ткань футболки, прижимаясь к мужчине близко-близко, так непринуждённо и по-свойски, будто они знакомы уже не первый год.
