Сны – теневая сторона яви, и иногда они не значат ничего. Но этот – значил. Бальдр почувствовал это сразу и ходил непривычно угнетенный и подавленный, как ни пытались его ободрить другие асы. Когда же оказалось, что Фригг видела тот же сон, Один понял, что время пришло.

Надежды было мало с самого начала: сны, которые несут в себе видения будущего, сбываются, если только они не были нарочно насланы чьим-то хитроумным дурманом. Как отец и глава семьи, Один должен был проверить. О своем намерении он сказал лишь Фригг, оседлал Слейпнира и уехал в царство Хель. Быстро скакал восьминогий конь, но мрачные мысли – быстрее, и когда Один ступил на землю Хильхейма, старая ведьма-провидица уже знала, с чем он пришел, хоть и спала глубоким сном. Свафнир разбудил ее. Добра не вышло.

Возвращался медленно. Ветер поднялся, сбежались тучи. Гери и Фреки выскользнули из леса, завыли протяжно, понеслись дальше. Ветер крепчал, рвал листья с деревьев, ливень хлынул. В отблеске молнии Один слез со Слейпнира.

Фригг ждала. Она уже знала – они оба знали, но не хотели верить. Увы, сколько ни тешь себя обманом ложных надежд, а от судьбы ни сам не уйдешь, ни другого не убережешь, будь ты хоть десять раз бог и хоть сто раз верховный.

Один прошел по просторному залу. Каждый шаг отдавался гулким эхом, которое подхватывал ветер, развеивая его по миру раскатами грома. Один приблизился к Фригг, сжал ее руку.

– Бальдр умрет. Вёльва видела это.

Он сказал это жестко и строго, сразу, прямо и без предисловий. Никогда не любил ходить кругами: голову рубят – не отпиливают.

Колдунья поведала многое – что было, что есть, что будет. Ее предсказание несло богам гибель, не одному только Бальдру. Темные времена ждали их всех впереди. Мрачный туман безнадежности редко обступал Отца Побед таким плотным кольцом: Один чувствовал, что даже Фригг он не может рассказать всего, что услышал от вёльвы. Невесело жить, зная, что одному из твоих сыновей суждено пасть от руки другого – еще хуже знать, к чему эта смерть приведет и сколько других за ней последует. Воистину, беда не приходит одна. Ни к чему приближать далекое горе, когда близкое на подходе.

Один ладонью коснулся плеча Фригг, посмотрел ей в глаза – и ничего не сказал.

Фригг принимала, но не мирилась. Туманился взгляд, как укрытое паром осеннее озеро; снова яснел. Один смотрел ей в глаза, а видел два озера боли, две горькие чаши – столько не выпить. А ведь еще ничего не случилось, и гибель их сына – только начало. Много потом будет зла и асам, и ванам: что видела вёльва, того не изменишь.

Один ладонь задержал на плече у супруги.

Голос Фригг не дрожал – трепетало материнское сердце. Она думала, ей нужно знать. Один догадывался, для чего. Так мелькает на водной глади отблеск ложной надежды на то, что продлится тепло, когда прощальный луч солнца коснется ее в последний раз, прежде чем скрыться за тучи. Напрасно. Тщетно ждать, что зима не наступит. Тщетно рвать себе душу одним горем дважды.

– Зачем ты хочешь познать все глубины скорби до срока? Это знание не поможет тебе, Фригг – ни тебе, ни любому из нас. Пока можно, радуйся каждому дню и каждому часу, что Бальдр еще с нами.

Потому что гибель его неизбежна, и с нее начнется конец всему. Рагнарёк – вот что узрела и описала колдунья.
Предвестие смерти сыновей и его самого не настолько встревожило Одина, как прорицание вёльвы о судьбе мира. Когда бог умирает, приятного мало; когда гибнет мир – в сотни раз хуже. Затрубит Хеймдалль, Иггдрасиль затрепещет, загудит Ётунхейм, поглотит Фенрир солнце – тяжелые, темные грядут времена, так предсказано, и так будет. Но всякое завершение – это начало, и если ему суждено увидеть только начало конца – быть посему.

Бытие не исчезнет. Бальдр и Хёд возродятся. Мир старый погибнет, но новый возвысится – незнакомый, чужой, новый мир. Туда, за его границы, не могла заглянуть даже вёльва: ее дар оставался по эту сторону, уходил, затухал вместе с их солнцем – так могли раствориться и бессмертные славные боги…

Всеотец отступил на шаг от супруги.

– Колдунья сказала, свою смерть Бальдр принял, сраженный губительным оружием. Но он будет отмщен, а пройдет время – возвратится из царства Хели.

Таков был уклончивый ответ Одина. Только слова правды звучали в нем, но правда эта была неполной. Он знал: боль Фригг велика – но все, что поведала вёльва, лишь усилит ее многократно. Пусть их время уже сочтено – нет нужды приближать ее скорби.

Глядя на Фригг сейчас, Один думал о том, имеет ли он моральное право уйти от ответа и промолчать теперь, когда он знает правду, и его супруге об этом известно. Речь ведь шла о Бальдре – о сыне, столько же его, сколько и ее, а что может быть важнее для матери, чем судьба ее детей? Женщины в отчаянии способны на многое, богини – на еще большее. Будет худо, если Фригг в стремлении избежать неизбежного своими руками приблизит его – а именно так обычно бывает, когда бросаешь вызов судьбе. Но если он ничего не скажет теперь – разве это остановит ее? Напротив, его отстраненность лишь усилит ее желание все исправить. Ничем хорошим это кончиться не может – и не кончится.

Однако все это ставило Одина перед сложной задачей, и решения ей он пока не находил, потому что понимал: что бы он ни выбрал сейчас, общего исхода это не изменит. Разве что сблизит их или отдалит друг от друга. Только на это он мог повлиять.

– Ты вольна поступать так, как считаешь правильным, Фригг, – начал Один, прекрасно понимая, что самой этой формулировкой ограничивает ее не извне, а изнутри, вынуждая равняться на собственные представления о том, что следует делать, и о том, за что приниматься не должно, предоставляя ей почувствовать личную ответственность за любой предпринятый шаг.

– Нет нужды тревожить Скульд. Если ты в самом деле хочешь знать, я расскажу тебе.

Один прошелся по залу, оставляя для Фригг возможность собраться с мыслями и, может быть, передумать, пока не поздно – хотя знал, что этого не случится.

– Гибель Бальдра – поворотная точка в истории нашего мира. Она повлечет за собой череду серьезных изменений, которые скажутся на всех – и именно поэтому она не может быть устранена.

Слова Одина были туманны, но как иначе? Не скажешь прямо: «Конец света не за горами».

– Мне жаль нашего сына не меньше, чем тебе, но не эта беда – наибольшая среди тех, что ждут нас впереди. – И сложно описать словами, насколько это тревожило его самого.

Уходить – навсегда – Один не хотел, точно так же, как не хотел позволить их миру кануть в небытие. Однако вёльва уже видела то, что видела, и если бороться за будущее – то смотреть нужно не в завтрашний день, а далеко вперед, дальше, чем способен проникнуть взгляд прорицательницы. Осталось только придумать, как это сделать.

Фригг не могла смириться – он знал это с самого начала, отчасти потому и поехал в Хель будить старую вёльву. Но прорицание колдуньи никому не принесло покоя, и надежда, что знание будущего поможет им обрести мир, исчезла. Отвернувшись от жены на мгновение, Один пропустил всплеск эмоций, отразившийся в ее глазах – но услышал голос, звучавший для него вызовом и упреком.

– Пытаясь изменить судьбу целого мира, ты можешь пострадать сама или приблизить его гибель, – резко оборвал Всеотец, но Фригг уже подошла к нему, уже протянула руку, касаясь его щеки, и Один тут же пожалел о в сердцах сорвавшемся слове. Он накрыл руку Фригг своей ладонью, на секунду придержав ее у своего лица, а потом отвел в сторону, но не отпустил – напротив, заключил ладонь супруги в свои. Теперь было бессмысленно играть словами и пытаться убедить жену в том, что говоря о «его» гибели, он имел в виду Бальдра.

– Теперь ты знаешь. Однажды это должно случиться. Но ты права, Фригг. Что-то сделать нужно.

Можно пытаться исправить чужую судьбу, нельзя только изменить свою. Однако старая вёльва, почившая в царстве Хель, успела «нагадать» и ему. Об этом Один жене рассказать не успел. Он отпустил ее руку.

– Ты знаешь ответ на свой вопрос. Кто способен устроить так, чтобы один из моих сыновей убил другого?

Колдунья не назвала ему виновника прямо, но Свафниру было достаточно и того, что он увидел, помноженного на истину, которую он знал всегда – наибольшее зло богам причиняют они сами, и имя первого в этом деле – Локи. А Локи умеет затаиться и выжидать подходящего случая, но никогда не отказывается от своих намерений. За сделанное он поплатится, однако даже Лодура нельзя наказывать за то, что еще не было совершено. Нельзя нарушать собственные законы – и у богов есть свои табу. Согласится ли с этим Фригг, Один уверен не был.

В логике Фригг было не отказать, хотя в этой ситуации Один был бы не прочь  встретить меньше проницательности с ее стороны. Да, в сделанном выводе была логика – логика, которой сам Вотан до этого момента не замечал. Поэтому, когда Фригг произнесла эти слова, он бросил быстрый взгляд на жену.

Она рассудила правильно. Локи всегда имел склонность к забавам, ведущим к разрушению мира и низвержению его в пучины хаоса. Асы мешали ему в этом, и особенно мешал он, верховный бог, глава пантеона. Разумеется. Если на пути к цели возникла преграда – обойди ее; не можешь обойти – устрани. Если сумеешь.

Однако сейчас, в эту самую минуту, настоящее было важнее будущего. Настоящее стояло перед ним, отчаянное и растерянное, потерявшееся между смятением, болью, гневом и ощущением собственной беспомощности. У настоящего было имя, звонкое, как хруст льдинки, разламывающейся под сапогом. Это имя было – Фригг, и он не мог просто отвернуться, отмахнуться от ее мрачных предчувствий.

Один коснулся плеч жены, привлек ее к себе и обнял, успокаивающе провел ладонью по волосам.

– Этому не бывать, пока над миром светит солнце, – сказал он и дотронулся рукой до ее щеки, призывая посмотреть ему в глаза. – Я обещаю тебе, Фригг.

Если бы он мог пообещать то же в отношении Бальдра!

– Я найду, чем отвлечь Локи, чтобы он на время забыл о нашем существовании.

Однако это могло задержать, но не остановить Лодура: при всей нелюбви к асам, он был слишком тесно с ними связан.

Один вновь подумал о Бальдре. Если все будет так, как напророчила вёльва, их сын погибнет, но вернется из мрачного царства Хели, и Фригг увидит его снова – но не он сам. Поговорить с Бальдром – вот что он должен успеть сделать независимо от того, как сложится будущее. Запомнить сына живым и счастливым… и попрощаться, когда придет время.

– Успокойся, Фригг. Эмоции – плохой помощник в принятии решений. Вспомни, как обычно действует Локи: он выводит других из себя, заставляя их в порыве чувств совершать необдуманные действия, о которых им после приходится жалеть. Поспешные решения редко бывают удачными. Успокойся, и подумаем вместе, что может быть сделано.