[NIC]Baron Samedi[/NIC][STA]Dance on my grave[/STA] [AVA]http://static.diary.ru/userdir/5/8/6/2/586277/81398950.jpg[/AVA] [SGN]Fuckin'- What the fuckin'. Fuck. Who the fuck fucked this fucking... How did you two fucking fucks... (c)[/SGN]
Барон наблюдал.
Лоа кружили вокруг него, пели в уши, пытались угнездиться в его глазах, сгорали на кончике сигары, чтобы тут же возродиться в выдыхаемом дыме. Маленькие лоа, безымянные лоа, похожие на спирали, на многоножек, похожие на всех зверей сразу и ни на одного конкретно. Лоа, о которых по-ту-сторону не знали или могли встретить лишь в кошмарных снах.
За его спиной была Бриджит. Бриджит, добрая королева, та, из-за которой рот барона сам собой начинал растягиваться в похабной ухмылке; та, от которой его мысли окрашивались в тьму гаитянских ночей, начинали пахнуть ромом и пропотевшей одеждой.
Бриджит, с которой они были в ссоре (опять!), Бриджит - гнев его и похоть его.
...Хотя гнева в бароне с каждой минутой становилось все больше.
По-ту-сторону от него было как будто зеркальное отражение. Молодой белый с масляным фонарем, окруженный мотыльками, как маленькими безымянными лоа.
За его спиной была девушка - креолка, возможно. Слишком темная для скучной европейки кожа, слишком выразительный рот.
Они пришли на кладбище, не спросив разрешения перед воротами, и барон сердился на них.
- Мадемуазель Диана, смотри, - сказал ей мальчишка, глупый белый мальчишка, непрожаренное мясо, непропеченная глина. - Сейчас я докажу тебе, что в наше время верить в пыльных божков - себя не уважать.
- Крокодил тебя и твою мамашу дери! - возмутился барон вслух - и за его спиной Бриджит замерла, и насторожилась, и сделала шаг ближе.
И точно так же, настороженно и плавно, как зверушка, сделала шаг мадемуазель Диана. Барон поневоле облизнулся, глядя на нее.
Хо-ро-ша, как телица, как молоденькая газель, так и ждущая, чтобы ее поймали!
Глупый-белый взял свой саквояж, вытащил из него банку с мукой, вытащил черную курицу с мертво свесившейся головой и сложенный лист бумаги. Барон заклокотал, как перестоявший на огне гумбо, когда узнал в переплетении линий веве. И узнал, что это за веве.
Этот мальчик, этот сын облезлой белой суки, за дыркой которой выстроились все мужчины Нью-Орлеана, собирался призвать самого мсье Самеди, самого барона Субботу.
Глупый-белый кривлялся, совершая ритуал, не обратился к Папе. Голос его едва-едва достигал ушей барона - не знал бы, принял бы за шепот маленьких безымянных лоа.
Но барон знал. Барон ждал, практически беспрерывно ругаясь сквозь зубы и отвлекаясь лишь за тем, чтобы зафиксировать перемещения Бриджит за своей спиной.
И когда настало время, дверь была открыта, порог был пересечен, и барон первым делом затейливише обложил белого выблядка черными словами. После - закрыл двери на кладбище. Если бы сосунок мог пошевелить лапкой - и то бы не сбежал, а он не мог.
Девочка, мадемуазель Диана, телица-девственница (девственниц барон чуял по запаху и видел по глазам) держалась лучше.
Она пыталась ему что-то говорить, но ее разум был отравлен, ее кровь была слишком жидкой, она не могла знать или вспомнить нужных слов.
Барон безмолвно оскалился на нее в улыбке, шутливо раскланялся, сняв цилиндр. А после развернулся к глупому сучонку.
Он собирался избить его тростью, забрать его руку, проклясть его член и поселить в его кишках самую черную, самую зловонную гниль.
Потому что так это делается на его земле.