Последний раз они виделись в 1997. Восточный берег Нила. Два с половиной километра езды от Луксора. Стояла весна, сухая и жаркая; небо, ночами напоминавшее расшитый звёздами шатёр, днём превращалось в раскалённый купол. Пыль. Знойный воздух пустыни. Внушительные колоннады Карнаксского храма, плывущие над горизонтом, словно фантасмагорический мираж.
Раскопки в крупнейшем храмовом комплексе Нового царства велись с начала девятнадцатого столетия. Ра умел увековечивать своё могущество с размахом, не имевшем границ, пределов и не укладывавшимся в элементарные функции; время, будто отступив перед его дерзновенной гордыней, пощадило торжественные пилоны, капеллы и великолепные статуи. Лакомый кусок для археологов. Англичане, немцы, поляки... исследователи со всего мира попирали ногами древние плиты святилища, предпринимая попытки умалить число оберегаемых его сводами тайн — и всё равно тех и по сей день оставалось неиссякаемое множество.

Конечно, был там и Сет. Осирис всегда удивлялся тому, с каким энтузиазмом его брат навещал их историческую родину. Сам Хентиаментиу пускался в такие путешествия крайне неохотно и неизменно возвращался из них с неприятным чувством опустошённости. Как бы странно это ни звучало, из всей когорты египетских божеств именно ему было тяжелее всего смириться с тем, что эти обширные, богатые земли, некогда благоденствующие под его щедрым покровительством, ныне отданы во власть чуждой религии. Египет пережил римских захватчиков, правление персов и ассирийцев, кровавый террор Саладина и вторжение Наполеона; но решила его судьбу идеологическая война, в которой представители египетского пантеона, несмотря на все усилия, были обречены проиграть. Арабизация и распространение ислама поставили крест на планах Осириса отстоять свои позиции на Востоке. Оставалось держать руку на пульсе, дожидаясь подходящего момента, — а в том, что шанс отыграться ещё представится, «дарующий надежду» бог никогда не сомневался. И работа велась. Но издалека, чужими руками.

Да, Египет теперь было трудно узнать. А вот Сет как будто не изменился совсем. Красив, подтянут, ухожен, обворожительно нахален и дерзок — вечно ветреный авантюрист. Имидж пустынный бог тоже выбрал себе подходящий: археолог-любитель, египтолог-недоучка, охотник за античными артефактами, эксцентричный толстосум, непоседливый путешественник, человек и пароход. Надо признать, ему шло.
Осирис пробыл в Луксоре всего неделю. Этого времени хватило, чтобы уладить дела секретариата, — и его было более чем достаточно, чтобы успеть насладиться обществом дорогого родича. Тогда им, кажется, особо не о чем было говорить. Редкие неспешные беседы, бесплодные и бессмысленные, можно было просто стереть из памяти и не потерять ничего. Хотя никакой неприязни друг к другу бывшие соперники за египетский престол давно уже не питали — былое замели пески истории.
Оглядываясь назад сейчас, Усир понимал, что его уже тогда точило подспудное предчувствие: очень скоро ему и Сету снова доведётся идти одной дорогой. Любовь проходит, дружба умирает, а кровные узы нерушимы.

***

Дом стоял на отшибе. От центральной трассы его отделало широкое, поросшее травой поле. Обычный двухэтажный коттедж с аккуратным фасадом, облицованным бежевым кирпичом. В тени раскидистых дубов покатая черепичная крыша казалась почти чёрной. Идеально подстриженный газон за чугунной ажурной оградой. Просторная терраса, выходившая на задний двор. Словом, сусальная картинка родом с дешёвой открытки, из тех, которые пачками скупают туристы.
Уннефер предполагал, что встреча пройдёт несколько сумбурно, поэтому остерёгся назначать сегодняшнее рандеву в пределах столицы. Не хотелось пачкать где ни попадя. А повод находился. Правда, с присутствием бога пустынь он был связан лишь косвенно.

Усир ожидал своего гостя в гостиной на первом этаже. Сидел в кресле, листал сегодняшние газеты. Машинально, не вникая в написанное. Младший брат прежде не отличался особой пунктуальностью. Осирис, забавы ради, заключил сам с собой маленькое пари, гадая, явится ли милый родственник к назначенному часу или предпочтёт кокетливо опоздать хотя бы на десять минут.
Когда большая стрелка настенных часов подползла к шести, египтянин оторвался от чтения. Подняв голову, он с лёгким нетерпением посмотрел в сторону дверного проёма. У парадного входа Сета должен был встретить почётный караул в лице услужливого, молчаливого помощника Хентиаментиу.
Припаркованные возле коттеджа два автомобиля представительского класса наводили на мысли, что в доме, помимо Осириса и его подручного, находился кто-то ещё. Но кем бы ни был этот неведомый кто-то, до поры его присутствие оставалось необнаруженным.

Осирис бы нисколько не удивился, если б вместо мягкого кресла родной брат, с присущей ему очаровательной непосредственностью, плюхнулся на колени к самому Повелителю мёртвых. И, до кучи, наградил того пылким поцелуем куда-нибудь в неоговорённое нормами этикета место, — в качестве свидетельства глубочайшего уважения. А что, с него станется. Видит Ра, эпатировать публику Сэту всегда удавалось с завидным мастерством. Даже привыкший просчитывать всё на несколько шагов вперёд Усир никогда не мог точно предсказать, что в следующую секунду выкинет его прекрасный родич.
К счастью, порочные инцестуальные связи между представителями условно мужеского полу среди египетских богов были распространены не столь широко, в отличие от тех же греков; поэтому Осирис ограничился сдержанным кивком и радушной улыбкой гостеприимного хозяина, и на этом с ритуалом обмена приветствиями можно было покончить.

— Я всегда ценил твою проницательность и осведомлённость о текущих событиях, — весело отозвался Уннефер. Брату он был рад. Правда. — Ну, ну. Не гони колесницу. Я вижу, ты немного застоялся за долгие года безделья. Мирная жизнь тебе явно не по вкусу. И, клянусь, моё сердце тоже наполняется скорбью при мысли, что твои таланты так долго прозябали во мраке безвестности. Но я... то есть, мы это обязательно исправим.
Мужчина взял с журнального столика лежавшую сверху стопки газету.
— Ты читал сегодняшние новости? — поинтересовался он у брата приторно-светским тоном, с таким невинным выражением лица, как если бы речь шла о количестве отдавленных ног во время празднования Дня Святого Патрика, а не о чём-то, действительно значимом в масштабах мировой геополитики.

Развернув печатное издание, Хентиаментиу пробежался взглядом по заголовкам. На первой полосе смаковались подробности кровавого флэшмоба, учинённого религиозными фанатиками в центре Лондона; но Осирис равнодушно перелистнул страницу. Найдя нужную заметку, он откашлялся и хорошо поставленным голосом человека, привыкшего пудрить мозги доверчивому электорату пылкими речами, зачитал вслух небольшой отрывок:
— «Совет безопасности ООН обеспокоен текущей ситуацией в Египте. Как сообщают СМИ, серия уличных демонстраций и протестов прошла в Каире, Александрии и некоторых других городах. Оппозиция требует отставки нынешнего руководителя страны, президента Мухаммеда Мурси, члена партии Братьев-мусульман. Население Египта недовольно политикой Мурси, пытающегося путём внесения поправок в Конституцию изменить её под законы шариата. Правительство опасается дальнейшего развития конфликта и необходимости объявления в стране чрезвычайной ситуации, требующей мобилизации войск. Тем временем уличные стычки продолжаются. Есть первые жертвы».

Закончив читать, Усир посмотрел на Сэта поверх газеты. Он молчал, никак не комментируя прозвучавшее, и в этом молчании чувствовались одновременно любопытство и какое-то затаённое ожидание. Уннефер скользнул оценивающим взглядом по лицу брата, по его ладной, статной фигуре, хорошо подогнанному дорогому костюму (типичный бонвиван, да и только), как будто пытался прочесть то, что таилось в его мыслях, понять, насколько тот уже успел измениться и — что гораздо важнее — так ли он готов к грядущим переменам в будущем, как демонстрирует это сейчас.
Осирис возлагал большие надежды на их возможное партнёрство. И меньше всего ему хотелось разочаровываться сегодня.

— Исида здесь. — Куда иголка, туда и нитка — куда муж, туда и жена. Супруга никогда не отличалась строптивостью и своеволием, и Осирис, положа руку на сердце, не ждал от неё самостоятельных шагов. Что его, в общем, устраивало. Всем бы такими быть. — Анубис тоже поблизости. Думаю, не упустит шанса присоединиться к общему веселью. О Хатхор и Баст прошёл шепоток, но пока не объявились, — Уннефер заколебался на мгновение, замолчал, будто споткнувшись, — Ра...

О Ра ему сейчас хотелось думать меньше всего. Не из-за него самого, а из-за разговора с Иисусом. Осирис пообещал себе тогда, что приложит все усилия, чтобы избежать втягивания египетского пантеона в будущее светопреставление. По крайней мере, когда отгремит первый акт кровавой пьесы, который предотвратить уже не удастся. Без Ра это было невозможно. Но есть одна загвоздка. Сэт. Вот ведь как забавно выходит: Осирис пал когда-то жертвой брата, а теперь ему в перспективе предоставлялся шанс за эту смерть отплатить. Ни о какой мстительности, правда, речи не шло. По сути, судьба Сэта сейчас в его собственных руках. Оступится, сглупит, проявит свой вспыльчивый характер там, где не надо — поплатится. Игра, в которую они все ввязались, промахов не допускала. Слишком высоки ставки.

— Последний раз мы виделись с ним в Америке. Года три назад. Полагаю, до Охоты он не объявится. И к лучшему.

Ещё один остался неназванным. Пустынный бог изменился в лице, и Хентиаментиу, от которого этого не ускользнуло, поспешил его успокоить:

— Не волнуйся, — египтянин отпустил сдержанный смешок. — Будь паинькой, а я уж похлопочу за тебя перед роднёй.

Теперь снова настал черёд Осириса задавать вопросы. Мужчина отложил в сторону газету. Побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Взгляд стал неприятно колючим.

— Что вам пообещал Люцифер, Сэт? Что он вам говорил? О том, что будет после... всего? Он ведь посвятил вас в свои планы? — Уннефер улыбнулся сардонически, будто и не верил в положительный ответ. — Или ему достаточно было просто сказать вам «ату!», и вы, словно свора спущенных с цепи псов, ринулись рвать чужие глотки?

То, что Светоносный решил провернуть всю грязную работу чужими руками, дабы самому потом снять все сливки, было ясно каждому. Надо быть последним идиотом, чтобы верить ему. Сэт идиотом не был. Но, судя по тому, как воодушевлённо тот отзывался о предстоящей заварушке, даже он поддался азарту, а о последствиях если и задумывался, то предпочитал гнать от себя сейчас эти мысли. Брат, казалось Осирису, всегда жил моментом, в будущее особо не заглядывал, оттого, может, и допускал иногда досадные промахи в построении собственной политики. Усир от него и не ждал особых откровений. Но не мог не попытаться воспользоваться шансом вызнать хоть что-то, чтобы иметь лучшее представление о том, что их ждёт.

— Не будь таким нервозным, Сутех. — Мужчина осуждающе покачал головой. — Гор тебе давно всё простил. Он спит и видит, как бы снова повидаться с любимым дядей, чтобы выразить ему своё расположение посредством крепких родственных объятий.

Осирис расхохотался. Ему ли было не знать, чем и в чью именно пользу обычно заканчиваются столкновения этих двоих на любой безнадзорной территории, вдали от всевидящего ока Ра и твёрдой направляющей руки самого Осириса.
Веселился Хентиаментиу недолго. Последующие речи Сета мигом стёрли улыбку с его лица. Он подобрался, напрягся всем телом, выпрямившись в кресле, недовольно поджал губы; а когда заговорил, то был холоден, любезен и ласков, как змея, позавтракавшая парой жирных кроликов и готовящаяся проглотить ещё одного на закуску.

— Я надеюсь, что твоё участие в этом, безусловно, занимательном мероприятии ограничится вдумчивой отсидкой где-нибудь на задних рядах, — вкрадчиво выразил свои ожидания Уннефер. Лаконичное, но тяжеловесное его «я надеюсь» в переводе на доходчивый язык братских отношений звучало приблизительно как: «я-настоятельно-рекомендую-и-только-попробуй-ослушаться-повешу-на-твоих-же-собственных-кишках». А ведь и повесит. Даром, что судья; понятия о справедливости же у египтян всегда были своеобразные.

— Брат, ты меня неизменно разочаровываешь. Снова спутался с какой-то сомнительной компанией. Но, — Осирис картинно приложил руку к сердцу, сопроводив жест благосклонным кивком, — я всегда отличался непростительной мягкосердечностью и редкой снисходительностью. Особенно по отношению к тебе. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы после вашей совместной прогулки на нашу родину ты бы немного поумерил свой пыл индивидуалиста-импровизатора и впредь всегда — слышишь? — всегда стал бы советоваться со мной, прежде чем пускаться в такие авантюры. А теперь потолкуем о планах на будущее...

Царь мёртвых снова принял расслабленную, ленивую позу, положив руки на подлокотники кресла и поглядывая на брата из-под полуопущенных век.

— Военный переворот, как ты понимаешь, только одно из звеньев цепи. Я не буду утомлять тебя подробностями подготовки грядущего мероприятия. Сторонников и ресурсов у нас хватает. Если всё пойдёт, как задумано, наше эффектное возвращение на родину состоится меньше чем через месяц. Недостаёт только центрального антагониста, чьё ужасающее присутствие в этой масштабной постановке убедит народ Египта в необходимости обратить свою веру к старым богам. В нашей семье ты всегда был самым артистичным, — мужчина усмехнулся, — поэтому эта роль по праву достанется тебе. Врать не буду, вряд ли тебе позволят закрепится на старых землях. Да ты и сам наверняка уже присмотрел себе местечко... поуютнее? В любом случае, без твоей помощи нам не обойтись. Я же со своей стороны приложу все усилия, чтобы к твоему появлению на континенте имя пустынного бога снова вызывало ужас и трепет в сердцах смертных, как когда-то. И не только я. — Взгляд Осириса подёрнулся дымкой задумчивости. Усир не горел большим желанием видеться с отпрыском неверной Сетовой супруги, лишь по роковому стечению обстоятельств (нет, правда! как ещё назвать коварное соблазнение с последующим адюльтером?) являвшемуся его сыном. Но без участия Анубиса грядущее кровопролитное пиршество точно не состоится. По крайней мере, потеряет в красках. Поэтому будет лучше, если шакал станет бегать где-нибудь под боком. Если уже не. С кем он успел снюхаться за это время и что у него на уме — тема отдельного разговора.

Давно миновали те времена, когда между первородным Хаосом, нашедшим воплощение в пустынном боге, и изначальным Порядком, верным поборником которого являлся Осирис, шла непримиримая, кровопролитная вражда, вражда не на жизнь, а на смерть. Оба брата стали с тех пор осторожнее. Хентиаментиу кротко улыбнулся, скрыв, как доволен итогом их беседы. Сутех, что бы ни произошло с ним за эти годы, всё же не изменил самой сути своей натуры — он по-прежнему оставался себялюбивым эгоистом, жадным до власти, и собственные интересы были ему дороже всего прочего.

— Пусть будет по-твоему, любезный брат. — Владыка мёртвых оставил насмешливый тон, в голосе звучала обезоруживающая мягкость. — Это справедливо. Да и разве ты ожидал, что я ничем не расплачусь с тобой? Однако ты знаешь, что последнее слово — за Ра.

Наверное, даже беззаветно преданный отцу Гор, получи он на миг возможность проникнуть в замыслы Вечного благого, изобличил бы в его речах если не ложь, то неприглядную двусмысленность. Но мерки смертной морали не годятся для тех, кто считает годы секундами и чей разум обременён заботами о судьбах мира сего. Осирис пока сам не мог дать однозначный ответ, каким видит будущее для себя и всего пантеона, включая брата. Грядущее скрывал туман. Слова дёшево обходятся расточающему их. Сказать Сету то, что он хотел услышать, сейчас было легко. Уннефер ведь ничего конкретно не обещал. В одном Царь Дуата не солгал: он действительно подчинялся воле Атума, она являлась указующим перстом для всех его действий. Хотя, безусловно, в его силах было склонить Солнечного к нужному решению, если возникнет необходимость.

— Я дал бы тебе гораздо больше. За ту неоценимую услугу, которую ты готов оказать всем нам. — Усир легко поднялся с кресла. В один шаг он преодолел расстояние, отделявшее его от брата. Порывисто, хоть и по-прежнему, на  чужой взгляд, слишком сдержанно, взял того за руку. — Мне приятнее видеть тебя в расцвете твоего могущества, таким, как в старые времена; поэтому на мою поддержку и посильную помощь можешь рассчитывать в любом случае.

«Кабы только ты умел быть благодарным за эту помощь, — с досадой подумал Уннефер; тем временем его ладонь доверительно накрыла ладонь Сета, — не пришлось бы мне увещевать тебя, словно капризное дитя, ласковыми просьбами». Осирис, может, был и не самым слабым богом; однако его энергия несла в себе преимущественно созидание, а не разрушение, и подчас это сильно ограничивало в действиях, вынуждая опираться на других. Лишённый своей мощи, Сутех брату действительно был не нужен и неинтересен. Хотя, как показывала практика, по мере того, как росли силы пустынника, почему-то пропорционально увеличивалось количество проблем, которыми тот щедро озабочивал всех своих родственников, начиная  — видать, в силу устоявшихся традиций — с самого Осириса; но выбирать особенно не приходилось. Свой чёрт ближе, как говорят христиане.