[AVA]http://sd.uploads.ru/73UNe.jpg[/AVA]Энлиль никогда не любил Америку, поэтому для экспериментов она подходила идеально. К тому же, Штаты отчего-то словно магнитом притягивали других богов – в том числе именно тех, к кому шумер сейчас имел дела – поэтому он решил задержаться и мимоходом разобраться с деятельностью своей основной человеческой ипостаси. В современном мире проще интегрировать в общество и делать все так, как требуется по его законам, чем применять внушение на каждого встречного-поперечного: все равно рано или поздно все упрется в оформление каких-нибудь бумаг. Люди вообще стали придавать чудовищно много значения бумагам. Безумцы.

Для Энлиля же это было игрой – полезной игрой, позволявшей ему без особых усилий шагать в ногу с миром и находить правильных людей. Но иногда о своем существовании все-таки нужно было напоминать. Потому Тиль Рихард Кайзер и собрал совещание, призвав всех своих управляющих в нью-йоркский офис: чтобы его не забывали и не расслаблялись. В общем-то, дела шли хорошо. За редким исключением. Такие неприятные исключения полагалось закономерным образом исключать.

Мэтью Браун улыбался во все тридцать два, вызывал меткими шутками улыбки коллег, контролировал каждый свой жест, не позволяя даже намеку на нервозность просочиться на всеобщее обозрение. Однако тысячелетний опыт делал свое дело: Энлиль видел его насквозь. К тому же, шумер просто знал, что в действительности стало причиной «несущественных убытков».

Когда его канадский финансист закончил с отчетом и вернулся на место, Тиль Кайзер выдержал паузу, не спеша давать оценку деятельности Брауна, и тем самым заставляя его нервы натянуться до предела.

– Спасибо, Мэт, – наконец, изрек он, откидываясь на спинку удобнейшего кожаного кресла. – А теперь…

Маленький, преждевременно лысеющий Билл Коулман вытер платком вспотевшие ладони: он понимал, что его отчет – следующий, а выступать на публике панически боялся и всякий раз пересиливал себя, когда приходилось это делать. Но он был верным человеком – и честным, в отличие от Брауна.

– …Расскажи нам, Мэт, почему твое представительство в этом квартале не досчиталось воистину смешной суммы в пятьсот миллионов, и как три процента акций моей компании оказались у Джеймса Оуэна, – мягко произнес Тиль Кайзер. Энлилю все это было глубоко безразлично, но люди – их всегда следовало держать в узде.

– Потому что у меня сложилось мнение, что ты злоупотребляешь моим доверием, Мэт. И это расстраивает меня куда больше, чем потери фирмы. Надеюсь, ты сможешь прояснить ситуацию и разрешить это неприятное недоразумение, потому что в противном случае мне придется содрать с тебя кожу живьем и пустить на корм Кузе. Это мой крокодил, – не меняя тона, доверительно сообщил Тиль Кайзер.

Медленно поднимаясь с места, Мэт Браун по-прежнему улыбался, но уже блекло, натужно. И тут появился он – просто так, не дав себе труда войти через дверь, сразу очутившись на стуле позади собравшихся. Вопиющее нарушение божественного этикета.

Хамство. Энлиль на мгновение прикрыл глаза. Он простил бы такое явление Сету и отчитал бы любого представителя родного пантеона. От этого гостя веяло чем-то южным и знакомым, но он не был ни Сетом, ни одним из его собственных сыновей.

Не сговариваясь, управляющие Кайзера почти разом обернулись, почувствовав присутствие второго бога. Мэту Брауну сегодня повезло.

– Невежливо входить без стука, – спокойно сказал Энлиль, в свою очередь обратив взгляд на посетителя. Тот выглядел, как мальчишка, но глаза выдавали истинный возраст. Более того: этот взгляд был Энлилю знаком.

– Подумай над ответом как следует, Мэт. Мы продолжим завтра в девять. – Браун выдохнул с облегчением, но выглядел он теперь затравленным. Задвигались стулья. – Билл, оставь свой отчет у меня на столе.
Коулман поспешно подошел и протянул Кайзеру папку.
– У нас возникла одна проблема, – предупредил он.
– Тоже не досчитались пятисот миллионов? – усмехнулся Тиль. Коулман выдавил из себя улыбку.
– Не волнуйся, Билл, Кузя лопнет, если съест сразу двоих. – Билла это, кажется, не успокоило. – Иди с миром, – сказал Энлиль, отпуская его.

Еще несколько мгновений прошло, прежде чем все стулья стали на место, а дверь кабинета для совещаний тихо закрылась за последним из людей Кайзера. Лишь после этого Энлиль поднялся, взял со стола портсигар и жестом предложил незваному гостю закурить.

– Сколько прошло с тех пор, как я тебя убил – два, три века? Ты многое пропустил. Хочешь повторить?

[AVA]http://sd.uploads.ru/oyNeS.png[/AVA]Ахура Мазда от гостеприимного предложения отказался, по-видимому, решив не травмировать мировые метафизические устои видом божественного подростка с сигарой в зубах. Энлиль его примеру следовать не стал, с наслаждением сделал затяжку и с не меньшим наслаждением выпустил облачко дыма, на мгновение невзначай принявшее форму черепа и костей. Ни в коем случае не намек, ну как вы могли подумать.

Узор распался, а Энлиль сквозь синеватый дым посмотрел на Ормузда.

– То, что мне нужно, у меня уже есть, – уклончиво ответил он. – Ты же у нас всеведущий – должен знать. Или на все силушки не хватает?

Всеведение – это была неприятная способность зороастрийского бога. От такого ничего не скроешь. Впрочем, имелись и свои положительные моменты. Например, Ормузд был одним из тех редчайших божеств, с кем можно было играть в открытую. Такой элемент разнообразия Энлиль ценил. Нельзя же быть со всеми одинаково терпеливым – а тут этого и не требуется.

– Ахура Мазда, – имя прозвучало требовательно и жестко, – зачем ты пришел?

Не засвидетельствовать свое почтение, уж это точно. Поговорить? Но договориться у них до сих пор еще ни разу не получалось. Мстить? Не совсем в природе всеблагого. Впрочем, развоплощение порой может иметь некоторые побочные эффекты и в отдельных случаях приводит к избирательной потере благостности. Не самый невероятный вариант, если вспомнить, как пострадала паства зороастрийцев в восемнадцатом столетии – и не без скромного участия Энлиля.

Несомненно, Ормузду уже было известно об артефактах и о том, у кого они находятся. Вероятнее всего, это и стало причиной его появления. Только что он намеревался предпринять по этому поводу… Всеведение – скверная штука. Глава шумерского пантеона отнюдь не собирался просвещать все мировое божественное сообщество на тему губительных артефактов, а Ахура Мазда мог это сделать и тем  самым доставить Энлилю и его семье уйму преждевременных неприятностей. Было бы лучше для Ормузда повитать бесплотным духом еще пару-тройку веков. Его неумеренные знания представляли угрозу. Он сам представлял угрозу. В такой ситуации было два варианта. Первый – дискредитировать Ахура Мазду в глазах других богов, лишив его разума – однако едва ли кому-то из божеств безумия по силам одолеть верховного. Второй – уничтожить его в высшей степени неудобные силы, а еще надежнее – его самого. С первой частью мог справиться артефакт, вторая после этого не должна была составить проблему.

Однако все это знал и сам Ормузд, а все-таки пришел сюда.

– Удиви меня, – сказал Энлиль. Губы сложились в подобие улыбки, но взгляд оставался холодным и острым.

[AVA]http://sd.uploads.ru/6qnf4.jpg[/AVA]
Лаконичный обмен шпильками завершился так же быстро, как начался. Словами можно разбрасываться бесконечно долго, но ни Энлилю, ни Ормузду это не подходило. Оба предпочитали при первой возможности перейти к делу. В некотором смысле соответствие было идеальным. Поэтому они так хорошо друг друга понимали даже в абсолютном тумане неясностей. Поэтому никогда не могли договориться. И, конечно, не последнюю роль играла близость интересов, в том числе географическая.

Ответную насмешку Энлиль пропустил мимо ушей, это было что-то вроде их личной формулы вежливости, своего рода приветственный ритуал. Суть начиналась дальше – выступала вперед резко, прямо и без долгих предисловий.

Иран. Наглости в этом было больше, чем в божественном явлении Ормузда в присутствии смертных, находящихся под крылом другого бога. Глава шумерского пантеона коротко рассмеялся. Мгновением позже на его лице уже не читалось ни намека на улыбку. Зороастриец ведь тоже не шутил.

– Не вижу причин этого делать, – с обманчивой кротостью ответил Энлиль.

Если Ормузд припрятал козырь в рукаве, пусть сам выберет момент его показать – приглашать никто не будет.

[AVA]http://sd.uploads.ru/73UNe.jpg[/AVA]Ахура Мазда был главой пантеона – очень маленького пантеона, состоявшего всего из двух божеств. Его царственные замашки имели объяснимые корни, но, на взгляд Энлиля, в картине мира Ормузда имелся небольшой, однако существенный прокол. Маленький зороастрийский пантеон не был ни единственным, ни главным, и всеведение еще не давало его верховному божеству права считать себя могущественнее других. То есть, считать-то он как раз мог сколько угодно, но в реальности эта самонадеянность уже выходила ему боком – а он так ничему и не научился.

Пока Ормузд говорил, Энлиль спокойно курил, наполняя пространство вокруг себя сизыми клубами дыма и в то же время не сводя взгляда с лица бессмертного. Когда Ахура Мазда сделал паузу, шумер отложил сигару в сторону.

– Я выслушал тебя, – сказал он, – а теперь ты выслушаешь меня.
Властная манера говорить утверждениями, когда дело касается собеседника, тоже была присуща им обоим.

– Тебе претит мысль иметь со мной общие дела, но ты пришел ко мне со своей просьбой, – разумеется, Энлиль выбрал это слово не случайно, – потому что ты не в состоянии справиться сам и потому что у меня есть то, что может быть использовано против тебя.
Твои слова звучат как предложение сделки, но я не вижу в ней выгоды для себя. Ты хочешь, чтобы я преподнес тебе Иран, а взамен обещаешь взять на себя ответственность за него перед другими богами. Но всякий раз, когда кто-то отвечает за тебя, ты теряешь в авторитете, а значит, для меня это стало бы не выгодой, а убытком. Ты говоришь, наконец, что мог бы быть ценным союзником. Но однажды я уничтожил тебя, и теперь не могу тебе доверять – ведь ты в любой момент можешь пожелать воткнуть мне нож в спину.

Энлиль поднялся с насиженного места.

– Ты пытаешься продать мне воздух. Но ты забыл, что я и так его полноправный хозяин, – заключил он.

Никаких двусмысленностей. Все предельно четко, ясно и однозначно. Какой бы заманчивой ни была перспектива вычистить родные земли от исламского засилья, делать это вместе с Ормуздом Энлиль не собирался – равно как и безо всяких оснований делиться тем, что он всегда почитал своим.

[AVA]http://sd.uploads.ru/73UNe.jpg[/AVA]Дальнейшее течение разговора было предопределено тем, что уже успело прозвучать в этих стенах. Энлиль не знал, что конкретно скажет Ормузд, но отчетливо видел суть любых слов, которые могли последовать. Попытка задеть. Демонстрация равнодушия. Шантаж. Угроза. И то, что можно назвать «последним шансом», который великодушно предоставил ему всеблагой зороастриец. Самонадеянный мальчишка.

К сожалению, совсем уж мальчишкой Ахура Мазда все-таки не был, в этом смысле шумер не тешил себя ложными иллюзиями. Однако его собеседник являл образец истинно подросткового нахальства, которое очень шло к его юной физиономии – и звучало совершенно непростительно из уст бога. Где это слыхано, чтобы глава шумерского пантеона прислуживал зороастрийскому? Лицо Энлиля замерло.

– Ты угрожаешь мне? Ладно. Но помни, что мой пантеон обширнее твоего. Даже если бы тебе удалось одолеть меня, это будет еще далеко не конец.

Нет, исход поединка не был предрешен. Строго говоря, все зависело от того, кому удастся выбрать наиболее подходящий момент. Или иначе – кто нанесет удар первым. Ормузд имел неосторожность предупредить об этом своего недруга – спасибо ему за это. В остальном все осталось, как было. В прошлый раз, отправляя Ахура Мазду в небытие, Энлиль предполагал, что тот может вернуться – если хотя бы часть его паствы уцелеет в исламской резне – а если вернется, то почти наверняка захочет возмездия. В то время шумера это не остановило, а тогда у него еще не было этих замечательных артефактов ацтека, позволявших устранить другого бога, не расходуя собственные силы. Да – за ними теперь придется следить потщательнее. И предупредить Сета. Возможно, не только Сета. Если тебе объявляет войну всеведущий, надо задействовать больше ресурсов, чем обычно. Не худший повод для объединения семьи. Кстати об этом. Энлиль сделал несколько шагов, приближаясь к Ормузду, и прожег его холодным взглядом с высоты своего роста.

– И еще. Если из-за твоих действий или действий твоего брата что-то случится с кем-нибудь из моего пантеона, я найду тебя, обращу в человека, а потом буду убивать так долго и так изощренно, что ты сочтешь за величайшее счастье встретить смерть, когда она все-таки придет, – негромко, но отчетливо пообещал Энлиль.

Ахура Мазда сделал ему великодушное предупреждение – пусть получит ответное. Что может быть лучше взаимности в отношениях, не так ли?

[AVA]http://sd.uploads.ru/73UNe.jpg[/AVA]«Варианты». Энлиль даже не счел необходимым дать себе труд поморщиться. В таком возрасте следовало бы не цепляться за слова и отказаться от игр с подменой понятий, но Ахура Мазда, видимо, чувствовал себя молодым душой. Собственно, избранный им облик это только подтверждал.

– Не испытывай мое терпение, оно отнюдь не безгранично, – произнес Энлиль, то ли предупреждая, то ли давая собеседнику разрешение говорить.

В глубине души шумер был убежден, что если бы Ормузд действительно хотел предложить ему что-то еще – что-то стоящее – то эти преамбулы и проволочки были бы ни к чему. Поэтому Энлиль был склонен думать, что когда «план А» зороастрийца пошел наперекосяк, тот всего лишь не пожелал отказываться от идеи в целом, и теперь тянул время, чтобы на месте подогнать детали. Можно взглянуть на результат хотя бы ради того, чтобы оценить, насколько жалкой будет импровизация. А если повезет – то и подловить на чем-нибудь всеведущего и всеблагого зороастрийского «юношу», раз уж он имеет наглость продолжать тратить время старших, навязывая им свое не самое привлекательное общество, невпопад рассуждая сам с собой о войне.

Впрочем, справедливости ради следовало признать, что Ахура Мазда, как минимум, вел себя намного менее импульсивно, чем любой из его сыновей. Должно быть, побочный эффект благостности. Или все дело в том, что в многодетных семьях тихоням приходится тяжко? Зороастрийский пантеон был, пожалуй, самым малочисленным из старых божественных родов. А жаль. Неумеренной благостности Ормузда пошло бы на благо пожить век-другой среди шумеров где-нибудь на заре его юности.

Эта мысль заставила Энлиля улыбнуться. Впрочем, не самым дружелюбным образом.