- Что ты вечно ноешь как баба? Почему я должна тебя успокаивать, как будто только для того и появилась на свет, как будто у меня других дел нет, ты мне уже в печенках сидишь, сил моих нет, сдохни, сдохни, СДОХНИ!
Собравшиеся было на выход люди обернулись и с любопытством уставились на странную иностранную пару – видимо, ждали рукоприкладства или продолжения истерики, но Эрида же не псих – она просто вышвырнет тамагочи в окно и вернется к тому, кто без ее заботы и любви сдох бы гораздо раньше.
А немного погодя Эрида застыла перед открывшимся взору выходом и даже смогла закрыть рот. Хоть и удивления на лице меньше не стало.
- Давай, птенчик, порхай и другим не мешай, - прошамкала старуха позади нее и смачно шлепнула ладонью по плечу. В былые времена за такую дерзость богиня разожгла бы войну лет так на три десятка, а сейчас всё обошлось. Если, конечно, не считать того, что только что Эрида выкинула бабку из газельки. Да, водитель назвал этого дребезжащего, стонущего и рычащего железного монстра газелькой. Какие-то загадочные ассоциации в этой стране. Вот тогда-то Эрида и поняла всю глупость этой затеи и невезучесть своего указательного пальца.
Со ступенек, которые тут же замело снегом, богиня храбро спрыгнула на снег вслед за мужиками, бабкой и собакой, и тут же провалилась до коленей. Укутанная в купленный наспех полушубок из «настаящий саболь, мамой клянус!», она обвела взглядом периметр, успешно сделала несколько шагов и вспомнила, что они же брали с собой багаж! Она же не совсем изверг, чтоб заставлять великого бога войны тащить все чемоданы – она ему поможет и заберет свою небольшую сумку, а со своим барахлом бог войны наверняка справится.
Потом один из мужиков назвал ее девкой и предложил погреться. Эрида сказала, что мама запретила ей греться до свадьбы, все вокруг засмеялись. Потом у Эриды волосы зацепились за шапку, она их молниеносно распутала и все снова засмеялись. Потом Эрида застегнула растрепавшийся полушубок и все приуныли. Кроме бабки. Она сплюнула в снег, взяла палку, посмотрела на богиню и, кажется, прокляла.
Вход в…омойбог, что это, блять? Двухэтажное здание времен отсутствия понимания пропорций у архитектора, развалившееся на краю – никто не спорит – довольно симпатичного мерзлого озера наталкивало на мысль, что всяк сюда входящий оставляет здесь не только надежду, а и органы, и больше уже никто никуда не выходит. Ей кажется, или на крайнем окне – решетка? Показалось.
- Здесь некого звать на помощь, - любезно подсказал догадливый внутренний голос.
С сумками и следами от хорошего утреннего настроения Эрида и Мужик-Который-Мог-Бы-Стукнуть-Кулаком-По-Столу-И-Против-Воли-Увезти-Ее-На-Бали отправились ко входу – было ошибкой, ступая на крыльцо, ухватиться за перильце, перильце хрустнуло и осталось в божественной руке.
- О, сувенир, - приятно удивилась Эрида. Сувенир, да.
Как выяснилось, Арес постарался и уже заказал номер, хоть и один, но заверял, что это просто космос. Не богохульствуй на дедушку, - отвечала ему Эрис и обиженно бросала в него ножи. Оставалось забрать ключ, чем бог войны и занялся, пока богиня решила прогуляться по первому этажу. Не успев ступить и шагу, раздался вой, смешанный с пожарной сиреной, потом тетка за администраторской стойкой замолчала, но замахала руками и поспешила к удивленной богине. Дискордия вообще так часто за день не удивлялась, как сегодня.
Макаровна предостерегла, что на правую половину этажа вход воспрещен, чтоб даже не пытались пройти – всё равно она узнает и будет очень, очень плохо, некрасиво, стыдно и вообще. Зато в левой половине можно найти буфет и еду в целом. После чего Макаровна кивнула на Ареса, подмигнула Эриде и поздравила. Богиня ничего не поняла, но на всякий случай тоже поздравила. Потом вернулась к Марсу, виляя сумкой, а не задницей если что, и зашептала ему на ухо:
- Спорим, они держат там Горыныча?
Вот бы забрать его домой! Эрида как дите малое – вечно из жалости тащит домой какую-то живность, а взять хоть бы Энрике. Орф – единственный, кто был просто подарен Эриде на кхкхнадцать лет. А про трехглавого змея она пока могла только мечтать, но если что – у нее в закромах найдется немного любви и нежности и для ползучих гадов.
Причудливая деревянная лестница с ее скрипучими ступенями, одинокий грустный канделябр и несколько портретов сопровождали богов во время путешествия в мир неизведанного, что расположился на втором этаже. Всё это напоминало богине кадры из старого фильма. Герои в нем умирали долго и мучительно. С портретов на Эриду смотрели дядьки разного возраста и телосложения, но у каждого были карие глаза, вторые подбородки и усы, а еще они все были подозрительно похожи на Макаровну. В том числе и усами.
В гостинице стоял жуткий холод и если бы Эрида была простой смертной – уже давно бы померла, еще на выходе из аэропорта. Но так как она была богиней, то просто мерзла и терпела. В конце концов, можно было бы разжечь огонь в камине. Если бы он здесь был. С другой стороны можно будет сжечь гостиницу – она тоже из дерева, так что греться они будут до того, как кончится этот импровизированный отпуск и газелька увезет их обратно в страну легких футболок, обогревателей и перилам, которые не прилипают к рукам.

Забудь, говорит Арес и думает, что вопрос исчерпан, закрыт, забыт, забит дубовыми досками и похоронен под толстым слоем пофигизма и выдуманного склероза. Столько тысячелетий вместе живут, а каждый раз – как первый раз. Эрида, разумеется, не забудет. Эрида сделает вид, а спустя некоторое время, выбрав нужный час и нужный момент, играя на слабостях/нервах/волынке, шантажируя и истязая, подберется поближе и нежно гаркнет на ухо: ну че, как? И Аресу придется пойти на уступки. Арес не может не пойти – ему по уставу не положено.
Едва переступив порог и захлопнув за собой дверь, богине достаточно было одного взгляда, чтобы захотеть телепортироваться куда-то далеко, а хоть бы на Мадагаскар. Правда, силенок потом на еще одну телепортацию после болезней и паучихи могло и не хватить, а все деньги находятся, да-да, у Ареса. Не то что бы он ей не доверял их сбережения, но…стойте-ка, плевать он хотел на доверие в таких делах.
Эрида стояла возле двери и ждала. Наблюдала. Вот он ставит их багаж (швырнул – даже мягко сказано), вот он шатает кровать, вот он швыряет на кровать себя, вот он бросается гостиничным предметами и ведет себя как истеричка – и теперь он должен Эриде пять драхм потому, что первый потерял контроль и взбесился. Уговор есть уговор. Эрида всё еще стоит и ждет. Ждет, что он как обычно подойдет, хлопнет ее по плечу, рассмеется и скажет, что пошутил. Что они немедленно выезжают обратно, что он просто хотел ее проучить, потому что все важные решения в доме должен принимать он и только он.
Но первые же слова развенчали все ее надежды и мечты. Он не шутил. Они не уезжают тот же час, сию же минуту, и вообще немедленно – обратно. А вот и зря – Эрида могла бы стать счастливой и благодарить Ареса еще несколько дней погодя. Вечером торт бы испекла, утром омлет, потом в душ, потом снова омлет, потом спать, и снова омлет, но нет так нет.
- Да будь ты проклят, - пробормотала Эрида таким тоном, словно попросила передать ей перечницу или выключить свет, швырнула на вторую половину кровати свою сумку и расстегнула полушубок. Расстегнула, но не сняла – в номере, конечно, было не так холодно, как в том же коридоре, к примеру, но спать она сегодня будет в нем. И вообще всё делать будет в нем, и стираться они будут вместе.
Кстати, об этом.
Богиня уверенным шагом прошла в приделанную комнатку, где по задумке архитектора-садиста находилась ванная со всеми вытекающими, а вытекали они в прямом смысле этого слова – у порога женщину встречала знатная темная лужа неизведанного химического состава и, кто знает, может, завтра они проснутся супергероями?
Повернув краник, ручка которого была отмечена красным, богиня ожидала воду, разумеется, горячую. Трубы в тот же момент загудели, затряслись, начала мигать лампочка, любезно подвешенная проводом к потолку, стены задрожали и, кажется, в коридоре она услышала крики Макаровны. А через мгновение отверстие сплюнуло жидким коричневым дерьмом и начало тужиться для следующего.
Эрида не дура, она закрутила краник обратно и решила попытать удачи с холодной водой. Вопреки всем ее ожиданиям и в ответ на ее молитвы самой себе, из крана полилась вода, за несколько секунд из коричневой превратившаяся в чистую, да еще и горячая, да еще и кипяток. Сбоку от богини проснулся унитаз и смыл. Потому что глупая женщина не будет мной командовать – читалось в его разъеденном ржавчиной взгляде.
Дискордия обдумала ситуацию. Затем открыла оба краника, немного подрегулировала и, о чудо!, чистая и теплая вода была к ее услугам. Когда ей будет особенно тоскливо, она будет приходить в ванную и играть с краниками, да. Наигравшись вдоволь и смирившись со своей тяжелой женской судьбой, она всё закрыла, всё выключила, аккуратно переступила лужу у порога и вышла обратно в спальную комнату.
Во всех ее планах и списках дел на сегодня обязательно был пункт, мол, распаковать дорожную сумку, найти замену полушубку, переодеться и заснуть быстрее Ареса на случай, если кто из них храпит. Еще она могла поклясться, что, забирая свою поклажу, была уверена, что ни у кого во всём аэропорте не найдется похожей сумки, и знаете что? В жопу эту уверенность. Эрида, словно фокусник, вытягивающий из шляпы кролика, медленно выудила из сумки длинные и широкие, а что немаловажно – старушечьи!, панталоны и растерянно уставилась на них. Выругалась про себя, выругалась вслух, из растерянной за долю секунды превратилась в особу весьма разъяренную и, раскрыв сумку полностью, начала вышвыривать оттуда чужое тряпье с проклятиями и комментариями.
- Всё, блять, с меня хватит! - в конце концов, воскликнула Дискордия, метнула в Ареса вязаными чулками и продолжила размахивать руками, - мы валим отсюда, валим, блять, я тебе говорю, даже не оглядываясь, даже, блять, не задумываясь, газельками, блять, телепортациями, блять, хоть на метлах – не хочу отпуск, хочу работать, хочу убивать, хочу к Орфу, хочу пирожков с вишневым джемом и шоколадку!

Эрида закрыла глаза, а через секунду шмякнулась о стену со всей дури. Навыки телепортации и годы уже не те, подумала богиня, а потом открыла глаза и только и успела, что заметить всё те же убогие стены русской гостиницы и неприлично близко находящееся лицо Ареса, как чертов вояка впечатал ее затылком в одну из этих стен так, что она могла бы заработать сотрясение мозгов, кабы они имелись.
Эрида собиралась возразить. Эрида собиралась попросить прощения за свое необдуманное поведение, чтобы Арес узнал, чтобы он понял – она хотела свалить вместе, ну там, вернуться домой, есть выпечку, смотреть вместе прогнозы погоды, пить чай с коньяком и наслаждаться жизнью. Она честно собиралась, но почему-то занесенная для удара рука успела ее опередить и вмазала богу войны прямиком в челюсть.
И сначала Дискордия даже повеселела: она-то думала, что они сейчас снова подерутся себе, потом помирятся, потом подлечат синяки и телепортируются домой. Погрустнела она так же быстро, как и возрадовалась: Марс не был настроен на шутки – он, кажется, вывихнул ей руку (если не сломал), а вот насчет ребер она не колебалась, сразу учуяла и без рентгена, что дело-то травматологией попахивает!
Было больно. Было очень больно и нечестно вот так сразу переходить к переломам. Эрида взвыла, потом зарычала – всё это не от боли, а от обиды, что вот так вот ее мутузят без страха и упрека. Еще оттого, что, отпустив женщину, бог быстренько свалил из номера, пока она, рухнув на пол и давясь собственной слюной от злобы, в ярости стонала и ждала, пока внутренние повреждения залечатся силой мысли и стандартной способностью к регенерации. Ушел, не дожидаясь продолжения банкета, на который сам же и пригласил.
- Проститут! – прохрипела Эрида ему вдогонку, но получилось тихо и совсем не обидно, скорее – ревниво и завистливо.
Стукнула дверь. Скрипнули зубы. Только теперь Эрида смогла немножко поскулить, морща лицо, пока ребра передислоцировались обратно на свои места, руку ей удалось вправить самостоятельно и не дожидаясь божественной поддержки. Посидела еще немного на полу, подумала о своем, о женском. Арес, конечно, не догадывался, но когда он зол – он как персик, о котором думаешь «ябсожрал». В привычных боях Эрида мало когда обращает на это внимание, но когда бьют ее саму – тут уж не просмотришь. А потом персик развернулся и ушел, Аид знает куда!, совсем не веселый и не интересующийся ее самочувствием. А ведь вчера все пороги у двери ее оббил!

- Ты славный, - произносит она, облокачиваясь о край ванной, губы расплываются в ослепительной улыбке, - особенно усы. Я люблю усы.
Да кому он нужен, Арес этот, когда она уже нашла себе компанию и вечер обещает быть веселым и увлекательным? Да пусть хоть все пять дней пропадает неизвестно где, пусть хоть всех шлюх обойдет, античная кобелина, пусть хоть три дня в снегу лежит и еще три – болтает руками и ногами, изображая звезду – она тут без него не пропадет!
Так Эрида начала думать во второй час его отсутствия. Первый она провела гораздо позорнее: щурилась, вглядываясь в темноту за окном – на улице были слышны крики и хохот, потом прошлась по коридору, подслушивая через дверь, один раз даже открыла – нашла там мужика в семейных трусах, который был у них попутчиком в газельке. Закрыла дверь и вернулась.
Поняла, что скучает. Устыдилась. Достала мобильный телефон и оставила восемь голосовых сообщений с предложениями дружбы, вражды, непотребства, войны и разделения имущества в его кабинете. Потом нашла мобильный Ареса в его вещах. Разложила вещи Ареса, выбрала черную футболку, спрятала под подушку.
Сняла полушубок, взбодрилась от холода, мгновенно пробравшегося до мозга костей, решила быть сильной и мужественной. Чтобы окончательно утвердиться в своих мыслях богиня отправилась в ванную комнату, поборола отвращение, воспользовалась услугами дамской комнаты и набрала полную горячей воды ванну. Хотела снять с себя одежду, но тут не вовремя отключили электричество и пришлось нырять в том, в чем пришлось.
Как ни странно, даже будучи в одежде, Эрида поняла, что по горячей воде она соскучилась, а посему, времени не теряя, сняла с себя всё мокрое тряпье и наскоро поплескалась. Злости в ней поубавилось, одежды – тоже, зато под подушкой ее ждала футболка, а на кровати – полушубок. Всё же было очень холодно, уж поверьте. В ванной она даже успела развесить вещи, кое как, правда, к темноте ее глаза привыкали быстро, спасибо маме, но не настолько, чтобы безо всяких проблем ходить туда-сюда и не получить дверным косяком в бровь.
- Давай дружить? – а потом в ее жизни появился Он. Таракан. Большой и красивый, с усами, с лапками – он сидел на противоположном краю ванной, попеременно показывал богине зад и голову, и, как выяснилось, оказался очень чутким и внимательным собеседником. Она даже положила на пол кусок деревяшки, подобранный в шкафу, чтобы не причинить новому другу вреда. Ну и что, что двумя минутами ранее она хотела размазать его кишки по стене – от ненависти к любви всего один ус, а у таракана было целых два!
А когда открылась входная дверь, таракан испугался и дернул куда подальше от своей подруги в неизведанные дали, а Эрида поднялась с колен, а то не хватало еще встречать бога войны так, как он любит. За это время она могла ориентироваться в номере куда лучше своего сожителя, так что и мгновения не прошло как оказалась прямиком перед ним.
Представляя себе их встречу, она воображала как слушает его извинения (а судя по амбрэ - пьяные), великодушно прощает, лезет обниматься, даже не пытаясь задушить, выпрашивает у него теплые штаны – они обмениваются шутками, проклинают монотеистических идолов, смеются и ложатся спать.
Но по какой-то нелепой случайности, деревяшка в ее руке чертит круг в воздухе и финиширует в правую щеку Ареса – да так, чтоб попятился на добрых полметра. Потом, не иначе шайтан попутал, Эрида еще толкает бога и валится на него следом же, чтоб шмякнулся на пол (вот как она совсем недавно), и чтоб оттуда – сверху – зарядить хук в левую щеку. Потому что Эрида любит симметрию.
Пальцы крепко сжали божественный подбородок, только для того, чтобы развернуть голову Ареса и в ухо прошипеть:
- Мы кое-что не закончили, - почти как в тот раз, когда Дискордия поменялась местами с Орфом и облизывала хозяина, только без лобызаний, - а я скучала, - она тоже умеет бить, чтоб затылком в пол, знаете ли – вот смотрите, вот прям сейчас и ударила, - я ждала.

[audio]http://pleer.com/tracks/9937870GgaI[/audio]

Дискордия выходила из ванной, пошатываясь, словно последняя пьяная шлюха на подмостках бродячего голландского театра. Она проводила пальцами по лбу, ощущая как рваные края порезов после встречи с раковиной стягиваются обратно, по щеке, которая всё еще ныла после многочисленных падений, и по губам – прикосновение к которым обжигало похлеще виски; тут кое-что удивило ее больше, чем раскуроченная ванная.
Эрида никогда не сетовала на мужчин, распускающих руки – да она первой кричала, что женщинам не мешает получать затрещины до и после завтрака, если на то пошло, но ведь и получила она сегодня сполна, если даже не больше того, чего ожидала. И нельзя сказать, что сейчас она была такой же разочарованной, как и несколькими часами ранее. Черт подери.
Тело приятно ныло. Ныло, изнывало, хрипело и вздрагивало – процесс исцеления никогда не был привлекательным, но эта боль приносила удовольствие. Да и вообще, имя ей – Жестокость, ей принесет удовольствие даже вид выпотрошенных братьев и сестер, лишь бы крови побольше да посочней.
Это впервые. Впервые вместо перебранки, вместо вывихнутой челюсти – его губы, солоноватые от крови, влажные, жадно, неумолимо впивающиеся в ее губы, ловящие каждый болезненный стон, что вырывался из груди после всякого удара. Бог войны знал, что такое боль и как ее делать. Но впервые за всё время он решил смешать ее с наслаждением, и эта лихорадочная взволнованность прожигала насквозь, пульсируя по телу – гулкое эхо в голове отдавало болью, тело испытывало желание. Ощущение не из дерьмовых.
Но так как Эрида была женщиной и просто так валяться со смиренным видом было не в ее правилах – пришлось выдать Аресу сдачи по первое число, еще и сверху немного накинуть, ну там..на чай, на сахар, на конфеты для детей, все дела. Ну, любила она драться. Или получать пиздюлей, как говаривал Арес в далекие времена, когда не подкатывал к ней по кодексу пикап-садисто-мастера. На самом деле потом она скажет, что не очень-то ей и хотелось, она же не просто так губы сжимала и рвалась на волю.
Так и пошатываясь, она подходила ближе, разглядывая полуобнаженного бога и остановившись лишь тогда, когда Марс повернулся к ней лицом. С ее волос, спутанных, вьющихся в длинном клубке тончайших змей, стекала вода – черная футболка Ареса, мокрая и холодная, облепила женское тело и демонстрируя, что, в общем-то, температура в номере до безобразия низкая и отрезвляющая.
- В полном, - улыбнулась, обнажая зубы, и непроизвольно слизала с нижней губы оставленную богом кровь.
Наверное, именно такого не хватает безумной женщине, чтобы выпустить весь гнев, что кипит в ней веками, чтобы, наконец-то, выплеснуть весь этот котел эмоций на того, кто ближе остальных, и получить ощущение до неприличия опустошающего удовольствия, потому как всё недовольство и злоба, сопровождающие ее сегодняшний день, испарились как по мановению волшебной палочки. Волшебной, да.
- Это твоя совесть, - задумчиво изрекла богиня, глядя на осколок в спине Марса и одновременно подбирая с пола какую-то невесть откуда взявшуюся тряпку (видимо, притащила ее из ванной после первого, более удачного купания), - напоминает тебе, что ты должен мне пять драхм.
Дискордия приблизилась к Марсу и подтолкнула его обратно к шкафу – не потому, что ей не нравилось это подлизывание к чужой стране в виде трусишек трехцветных, а чтобы бог уперся руками и стал ровно, давая и ей точку опоры. Не хватало, чтоб дергался больше, чем следует, хотя кому я вру – он же мужик, у него и глаз сейчас не дернется. Честное слово, смотрите на левый.
Богиня обернула край осколка тряпкой, свободной рукой сжала плечо Ареса, фиксируя или просто выпендриться хотела, обхватила ладонью кровоточащий сверток и медленно, но с хваткой питбуля потянула наружу. Тот сопротивлялся лишь первый сантиметр, а затем почувствовал себя сыром в куске масла, или то было чарующее обаяние усмехающейся от злорадства Эриды, поддался и полностью вышел из плоти. Дать бы ей сейчас волю – она б Аресу и швы наложила, лишь бы помучался, но так как регенерируется он и без ее помощи – походит с глубоким порезом, с него не убудет.
И, пока совсем не заледенела в этой мужской тряпке, хотела было оттолкнуть Ареса от шкафа, чтобы  позаимствовать у него очередную вещь и переодеться, но рука всё так же сжимала плечо, спасибо, хоть вторая побрезговала и отбросила осколок в угол комнаты. Тонкая струйка крови из раны вихлястой линией сползала по спине Марса, чертя путь от лопаток вдоль по влажному позвоночнику к пояснице, вызывая в воображении Эриды картины кровопролитий, которых ей так не хватало и восполнить которые сейчас она была явно бессильна. Как и перед желанием устоять и не делать ничего, что потом Арес будет припоминать ей долгими скучными вечерами в рабочем офисе.
Ну и к черту такие желания, хули.
Дискордия коснулась пальцами рваного участка меж лопатками Марса, выдохнула, прикрыв глаза, и медленно провела языком, собирая еле сочащуюся кровь, чтобы через несколько мгновений сглотнуть вместе со слюной и ощутить на языке ее соленый привкус, облизывая пересохшие губы. И пусть температура воздуха в этой комнате уходила в минуса – тело бога было таким горячим, что ей невольно захотелось прижаться. Но Эрида этого не сделала.
Она же гордая женщина, она же не будет обниматься ни с того, ни с сего с тем, кто ей руки-ноги-ребра ломает!
Эрида поступила иначе. Во мгновение ока обошла Марса с другой стороны, обогнув угол шкафа и потянув бога за собой. Обняв за шею, чтобы оттолкнуться от пола и уже через секунду обхватить ногами его бедра, крепко, цепко, изъявляя свои права на обладание этой собственностью, прижимаясь к его телу его же мокрой футболкой; одной рукой касаясь красивого лица, а пальцами другой сжимая его волосы и отклоняя голову вниз. Чтобы смотреть, да, сверху вниз, и улыбаться глядя в глаза. Почти касаться губами его губ и тянуть за волосы больше, больнее, чтобы эта тягучая боль прокатилась по всему телу в едва ощущаемой дрожи и вырвала из него этот желанный глухой стон, подобный капитуляции перед таким (давайте признаем - обворожительным) противником.
И поцеловать его. Быстро, коротко, пройтись насмешкой по натянутым нервам. Глаза Дискордии потемнели от желания, что ударило в голову лучше запаха водки с пельменями, дразнить было нет сил – она лишь целовала его, не нежно и щадяще, а страстно, неистово, сбивая дыхание и отбирая часть его у Марса; и чем больше поцелуев требовала – тем ненасытнее становилась.

Отредактировано Eris (2014-09-16 03:28:24)

- Мам, я влюбилась.
- И сколько же ему лет, милая?
- Тысяча.
- С ума сошла – к малолеткам приставать?
(с.) Один день из жизни Эриды.

Когда стрелка часов перешагнула отметку «12» - в этом сраном городишке стало слишком много риторических вопросов. Много кровоподтеков на, казалось бы, хрупком женском теле, много алкоголя, витающего ядовитыми парами в воздухе, много одежды, которую давно следовали отбросить в самый далекий угол комнаты.
- Заткнись, - мягко, почти нежно говорит Дискордия. Ее взгляд прикован к его глазам, не предвещающим ничего хорошего, но что другим смерть – Эриде в радость.
Ей, безусловно, нравится его гнев – вспыхивающий в атмосфере спектакля погорелого абсурдного театра, ей нравится его злость, что выливается в потоки неконтролируемых вспышек, преследующих ее злосчастные кости; довести его бешенства – настоящее искусство, которое недоступно чужим глазам, это бешенство целиком и полностью принадлежит ей одной, она его заслужила.
Ей нравится эта изнеженная грубость, приковывающая ее тело к постели, нравится ощущение абсолютной власти, сквозящее во всем его виде; чем сильнее он сжимает ее шею – тем выше поднимается в ее глазах. Как он преображается, с каждым новым прикосновением отбрасывая условности, как после каждого ее жеста ожидает подвоха, как желает наказать ее – как ее желает.
Она будет непокорной. До тех пор, пока ему это нравится, а ему нравится – иначе их пути давно бы разошлись. И она будет его дразнить. До тех пор, пока он не выдержит, пока самоконтроль не подведет его, пока он не придет в бешенство и будет готов придушить ее без капли сожаления и сочувствия, и тогда – белый флаг промелькнет подобно холодной черной футболке, скомканной у кровати.
Бросать ему вызов, глядя в глаза, и сдаваться под давлением крепкого, мускулистого тела – манить к себе, покрывая жаркими поцелуями его лицо, едва коснуться виска, прижимаясь обнаженным телом, и показать, дать почувствовать, как по нему волной прокатывается сладострастная дрожь. И что это он добился ее капитуляции, это он вышел из схватки победителем.
И Дискордия сжимает в кулаке кусок белоснежной простыни, пока Марс великодушно ставит на ее шее свое клеймо, в этот самый миг ей безумно хочется, ей просто жизненно необходимо принадлежать ему – пусть он мстит ей сейчас за все издевки, за каждый, павший смертью храбрых, нерв, пусть показывает ей свою власть над ней, пусть доминирует и жестоко наказывает ее этими мгновениями ожидания, лишь бы не останавливался.
Потому, что если он сейчас прервется – Эрида возьмет отбитый кусок раковины и воткнет ему в горло.
Холод в этой комнате теперь кажется ей чем-то ненастоящим, плодом безумного воображения, ибо жар, исходящий от тела Марса, постепенно охватывает и ее саму: она то приподымается на локтях, чтобы, играючи, вонзить зубы в его плечо, то откидывается на простынь, увлекая бога войны за собой, оставляя ногтями тонкие кровавые полосы на его спине.
И теперь уже он испытывает ее на прочность, заставляя испустить умоляющий вздох, теперь уже он едва касается ее губами, руками, всем телом, конечно же нарочно – всё, лишь бы видеть, как она изнывает без новой грубой ласки. Без его ласки.
И когда Арес в очередной раз отстраняется, Эрида вновь обхватывает его бедра ногами, ее ладони – на его плечах, богиня отрывается от постели вместе с ним и прикладывает достаточно усилий, чтобы уложить его на спину, если не бросить. Да, определенно бросить, прикладывая головой к почти мягкому матрацу (пусть скажет спасибо, что они – не полу), и этих самый усилий оказывается вполне достаточно, чтобы две кроватные ножки подкосились и впечатались в пол под тяжестью упавших тел.
И Эрида смеется. Заливается этим коротким, но беззаботным и, возможно, даже счастливым смехом, таки сползая вместе с богом на пол, не отрываясь, смотрит в его глаза и заправляет за уши свои спутавшиеся волосы, беспощадно падающие ему на лицо. Как-то сейчас она совсем не походила на вечно язвящую дрянь, коей являлась и богам, и смертным. Прильнув к Марсу, она собирается лишить его давно ненужной вещи – и это не гордость и достоинство – а нелепые трехцветные трусы, в нетерпеливой лихорадке кажущиеся ей худшим изобретением человечества.
Голубоглазая скотина даже не думает ей помочь: нагло, даже издевательски улыбается, прислонившись к просевшей диагональю половине кровати, разводит руки в стороны, по-хозяйски уложив их на верхние изгибы матраца, и не сделав ни единого движения, чтобы облегчить задачу богине. Дискордия, закатив глаза, одними губами произносит «сукин сын» и шлет ему такую же наглую улыбку, потянув ткань в разные стороны так резко, что та трещит по швам.
А лишив Марса последнего элемента одежды, она не собирается терять свое преимущество – уже через одно мгновение, запечатлев поцелуй на ключице краснеющей отметиной, оказывается лицом к лицу, остановившись в паре сантиметров, и медленно насаживает себя на то, куда Арес давно ее посылал, а она никак не находила дорогу, потеряшка этакая.
Ее движения неторопливые, даже ленивые, его попытки прикоснуться она сдерживает, прижимая и удерживая его локти на тех же изгибах кровати, не сводя взгляда с его глаз, нарочито демонстративно возвышаясь – до тех пор, пока ритм не нарастает и с пересохших губ срывается тихий стон; Дискордия невольно запрокидывает голову, успев лишь облизать губы и невидящим взглядом скользнуть по потолку, и впивается требовательным поцелуем в губы Марса, обхватив ладонями его лицо. А через мгновение отстраняется вновь, чтобы глотнуть немного горячего воздуха.

Отредактировано Eris (2014-09-19 02:26:34)

Эрида слышит, как Макаровна выбивает из несчастной двери дух, и знает наверняка, что через несколько секунд тетке надоест и она посмотрит в замочную скважину – пусть смотрит, пусть видит как цепкие женские пальцы перемазываются в крови, щедро сочащейся из раны на Аресовской спине. Зато завтра Эриде не придется отвечать на эти глупые вопросы, мол, где ножки кровати, почему простыня в крови, куда вы дели Хемингуэя, за что вы так с Эрнестом, сволочи?
Марс снова заговорил. Говорят, женщинам приятно, когда мужчин беспокоят их желания, но помимо его вопросов слух Дискордии улавливает голос Макаровны – на языке уже вертится что-то вроде «пельмешков хочу» или «а погнали в караоке?», но вопрос-то оказался с подвохом: Марс удерживает Эриду, не позволяя ей двинуться, и в этот момент она понимает, что еще никогда не ненавидела его так сильно, как сейчас.
Она кусает губы, чтобы сдержать вырывающиеся мольбы, она уверена, что дотянись она сейчас зубами до его сонной артерии – хлестать бы крови и хлестать. И всё же вместо угроз, которые она заготовила в двойном количестве, изо рта само вылетает:
- Если ты не продолжишь, я тебя…, - выпотрошу обложкой «Войны и мир», хотела сказать Эрида, но бог войны вовремя осознал всю опасность с издевательствами над обезумевшей богиней. Получилось лишь прошептать ему в губы, - пожалуйста, Арес!
Прошептать, да. Таким шепотом в хорошие времена можно было бы разбудить отряд партизанов в дремучем лесу – сейчас только глухой не слышал имя бога, выкрикиваемое Эридой, но если ей плевать на других в обычное время, то сейчас и подавно она хотела класть на них Аресовское копье.
Вообще-то она не привыкла просить, и уж тем более умолять, и уж тем более извиваться под Марсом, стремясь получить его целиком, стремясь удержать в себе до тех пор, пока сил останется лишь на то, чтобы лежать в позе мертвого пешехода и дышать, пытаясь перевести дыхание. Не привыкла, ну и хуй с ними, с привычками гребаными.
Арес ее хвалит – Эрида чувствует, что это насмешка. Эрида привлекает его к себе, Эрида целует его, прикусывая нижнюю губу, чувствуя на языке кровь, его кровь, ее руки – сами по себе: они не могут не прикасаться к коже Ареса, не могут не ласкать его широкую спину, не могут не сжимать его бедра, желая слить богов воедино; каждый его поцелуй обжигает влажную кожу, а тело трепещет, едва лишь она поймает его взгляд на своих губах.
Дискордия выгибает спину и запрокидывает голову, руками цепляется за края матраца, но с каждой попыткой выдержать спокойно сладкую муку, которой ее раз за разом награждает Арес, когда ему не хватает ее стонов, она позорно возвращается к нему – целует, рычит, сжимает зубы на его плече, и всё так же умоляет его не останавливаться, умоляет входить глубже, сильнее, умоляет делать с ней всё, что ему хочется и даже больше. Пальцами проводит в его волосах, сжимает клок и кусает за шею, губами проводит по горящей коже и жарко выдыхает в ухо:
- Я умру без тебя, - и шо хочет, пусть и понимает в этих внезапных признаниях. Возможно, она намекала ему на босса в последнем уровне, который валил ее на прошлой неделе весь вечер, а она еще и сохранилась так неудачно.
Ее волосы уже высохли, они разметались по подушке и Арес накручивал их на руку, заставляя Эриду прижиматься к постели и одновременно льнуть к нему, вопреки каждому болезненному рывку. Он хотел, чтобы она извивалась – она извивалась, хотел, чтобы она повторяла его имя – она выкрикивала его так, словно от этого зависела ее жизнь (а хоть бы в Каменногорске), хотел, чтобы прочувствовала его власть – она отдавалась ему как бесстыдная шлюха, ловила его губы, боготворила каждый сантиметр его тела, что находился в ней, и наслаждалась этим как ничем и никогда до этого.
И внезапно, как в каждой второсортной голливудской комедии, на прикроватной тумбочке ее мобильный возопил призывное «Ши уоз э фэст машин, ши кэпт хёр мотор клин, ши уоз зэ бэст дэмн вуман зэт айв эвер син» - звонили с работы. Это не особая мелодия, это гимн, который Эрида выбрала себе для поддержания тонуса и самооценки, просто единственные смертники, что могли потревожить ее посреди ночи, работали с ней в одной компании.
Богиня грязно выругалась, очень грязно, так, что даже у искусственного цветка в разбитом горшке завяли все искусственные листья, быстро дотянулась рукой до назойливого аппарата и метким броском вышвырнула его в окно. Хотела просто в стену – Арес бы завтра починил – но в этот самый момент Марс просунул руку под ее талию и вошел так глубоко, что у Эриды не только рука дернулась, а и всё тело вышло из-под контроля, вознаграждая бога громким звучным стоном, вылетевшим из припухших от поцелуев губ.
Скотч, которым было заклеено окно, превратился в рваные куски и в комнате заметно похолодало – Дискордия даже стала поменьше брыкаться и больше прижиматься к Марсу, но на самом деле просто уже ничего не соображала – волны наслаждения прокатывались по телу, подбирались всё ближе, как бы намекая, что ничего лучше Ареса в ее жизни (и в теле) не бывало, а где-то далеко во дворе вновь заиграл выброшенный мобильный. Широко распахнув прикрытые глаза, богиня потянулась к губам Марса, но, кажется, сейчас он удовлетворит ее просьбы так, что двигаться расхочется до самого утра.

Отхтыжблять.
Эрида вообще была далека от красочных описаний и изящных речевых оборотов, а сейчас и подавно: великий комбинатор и вообще страшный женщин был способен лишь прикрыть глаза, даже не пытаясь напрячь расслабленные мышцы, и по инерции касаться поясницы Ареса – вот он лежит сейчас на ней, всё еще жарко выдыхая в ложбинку между ключицами, и Эриде почему-то не хочется его сталкивать на другой край постели и выпихивать ногой на пол, как это было вчерашним утром.
Ей казалось, что через пару минут она провалится в сон – настолько Марс ее…ну, пусть будет – вылюбил, и Морфей уже ехидно посмеивался где-то за никудышным окном, но едва бог отстранился и встал с постели – сон как рукой сняло. Дискордия села на кровати и проследила взглядом за лениво шагающим Аресом. Ладно, за одной его частью, но то была особенная часть – раньше за доспехами и не разглядеть, а тут любуйся, не хочу.
За дверью их ждал маленький сюрприз. Конечно, богиня раздора предпочла бы увидеть там вертолет или, на крайний случай, Горыныча, но морозный сквозняк, бродящий по номеру новобрачных, убедил ее, что и три одеяла – не самый плохой вариант. Два из них мужчина вручил Эриде, а она не дура – быстренько всё расстелила, всё укрыла, шмыгнула под этот утепляющий слой ткани и принялась ждать. Ожидание было вознаграждено. Ни одно одеяло не грело сейчас лучше, чем теплое тело Марса, по-хозяйски прижимающего ее к себе.
Она хотела сказать ему, что потому что гладиолус. Потому, что он, как ни крути, чертовски привлекателен, а когда ломает ей ребра – так вообще глаз не оторвать. Что она уже приготовила ему подарок на день рождения и, короче, без бантов и обиняков, давай трахаться, с наступающим тебя! Что пора покончить с фрэндзоной и заняться тем, ради чего они поселились вместе черти когда. Но мысль как-то не пошла, а чего открытому рту зря пропадать?
- Чшшш, - Дискордия обернулась на его зов, придвинулась еще ближе и приложила палец к его губам. Улыбнувшись, она мягко обхватывает ладонями его полусонное лицо и немного поворачивает голову, заставляя посмотреть в нужную сторону, - смотри, таракан. Тебе тоже интересно, почему у него такие длинные усы?
Да, блять, конечно же, ему это интересно. Но почему-то с восторгом улыбается одна Эрида и та – всего несколько секунд. Боги могут обходиться без сна, но после приятной изнурительной ночи, разливающей по телу сладкую истому, больше всего на свете хочется прижаться к подушке и посмотреть весь сонный арсенал, который имелся в воображении, и провести время так увлекательно вплоть до завтрашнего полудня.
Дискордия развернулась и улеглась, подложив локоть под подушку, подушку под голову, и пожелания себе любимой доброй ночи вместо привычного Аресовского «когда же ты уснешь, бестолочь?». Потом подумала. Взяла руку Марса, вынуждая его развернуться так, чтобы он улегся грудью на ее спину, и прижала к своему животу ладонью. Было тепло. Тепло и приятно. Пожалуй, отпуск в Каменногорске не так уж плох.

***

Дискордия проснулась оттого, что жевала свои же волосы. Никаких тебе сладких пробуждений от жарких поцелуев, чашек кофею в постель, чашек кофею в лицо, зефиринок под носом и прочих радостей земной жизни. Богиня вздохнула и поняла, что продолжать спать после такого позора – смысла нет, собралась с духом, мысленно повторяя себе, что холод – ничто, холод – это иллюзия, придуманная жалкими смертными, собралась с духом еще раз и приготовилась вылезти из-под одеяла.
Никогда она не телепортировалась так быстро, как только что к шкафу Ареса за новой, еще не оскверненной футболкой. Наспех натянув на себя сие великое (и это, да, о размерах) одеяние, она поежилась и потерлась стопой о другую ногу, стряхивая пыль и крохотные осколки, отлетевшие вчера от вазы с искусственным феншуйским цветком.
Будучи женщиной грациозной и изящной, она ловко прошлась по комнате, лавируя меж элементов сброшенной вчера одежды и кусков многострадального номера и без того изувеченной гостиницы, и казалась она неземной волшебной феей. До тех пор, пока не втаранилась в перекошенную сломанную дверь, ведущую к ванной. Эрида замерла, притихла. Оглянулась – глаза Ареса были закрыты, лицо – невозмутимым, а гора одеял поверх тела – нетронутой.
В ботфортах на босу ногу, футболке на голое тело и полушубке, скрывающем это самое тело лучше футболки, она спустилась на первый этаж и чинно прошествовала в кухню. Как будто каждый день сюда захаживала в таком виде, как будто ради этих моментов эта деревянная рухлядь и была построена, как будто родилась и выросла в Каменногорске не каким-то там древним хтоническим божеством, а настоящей цветущей бабой. Цветущей и работящей, что-то подсказывало Эриде.
Богиня поприветствовала сидящую за столом Макаровну. Макаровна поприветствовала богиню сплевыванием на пол лаврового листа, свернутого трубочкой. И вдобавок одарила снисходительным взглядом, мол, это тебе не банальные потрахушки в номере для новобрачных. Эрида весело улыбнулась и присела рядом с усатой теткой, подзывая официантку. Потом во второй раз. И в третий. Молодая бычка мелькала между пустых столов и категорически не слышала ни единого вопроса богини и сегодняшнем меню. Странно, учитывая, что свои призывы гречанка сопровождала размахиваемой в воздухе купюрой зеленого цвета.
Утро хорошее, когда Эриде хорошо. А Эриде хорошо, когда есть завтрак, а вот его-то как раз и не было. Богиня решила сменить тактику: она замолкла, выждала момент и, когда официантка в очередной раз прошла мимо столика, богиня одной рукой схватила девушку за локоть, прижав конечность к поверхности стола так резко и сильно, что что-то хрустнуло. Либо стол, либо локоть – тут уж кому как повезло. Второй же рукой она в одно мгновение взяла лежащий рядом с тарелкой Макаровны нож и с размаху воткнула его острием в стол. Как раз между указательным и средним пальцами руки официантки.
- Как я, а, А? – глаза Дискордии светились счастьем, а маниакальная улыбка отдавала спокойствием и дружелюбием.
- А теперь начнем сначала, - с удовлетворением отметила богиня, переводя взгляд с Макаровны на официантку и обратно, - мне нужна еда. Много еды. И кофе. Хороший кофе. И все мы понимаем, что я знаю, какой у вас кофе хороший, а какой остальной вы подаете постояльцам. И всё это я хочу на большой поднос и вон туда, - она указала пальцем вверх, подразумевая злополучный номер.
Отобрав поднос у официантки перед самой дверью (Эрида ж не идиот, всё тащить самостоятельно, когда есть рабы), богиня прошла внутрь и ласково захлопнула дверь ногой. Поднос занял свое место на прикроватной тумбе, а кусок блина с вишневым вареньем – свое место во рту Дискордии. Она расселась на постели в позе султана прямо в полушубке – Арес больше не греет ее, а в комнате всё еще холод собачий.
И лучше бы Марсу проснуться, если он хочет застать блины или хотя бы свою чашку с горячим кофе, который остывал быстрее сердца Кая, выкладывающего из кусочков льда слово “Д”, “А”, “Э”, “Т”, “О”, “Ж”, “Е”, “П”, “И”, “З”, “Д”, “Е”, “Ц”.

Отредактировано Eris (2014-09-22 23:54:43)

- Я многофункциональная, - проворнякала Эрида, жуя кусок блина и слизывая варенье, вылезшее на ладонь, - как пылесос Тошиба, если ты понимаешь, о чем я.
Как бы ни на что не намекая, сказала она.
Вообще-то, греки не умеют делиться. Не распадаться на частицы, а бескорыстно и от чистого сердца, без капли сожаления и жадности отдавать свое имущество другому греку, пусть даже это друг/сват/брат/собутыльник/сожитель или сожитель и внезапно обретенный любовник в одном флаконе. У Эриды были планы на этот блинчик. Планы весьма грандиозные, если учитывать, что к вопросу завтрака она подходила до нельзя серьезно. Как и к обеду, и ужину.
Греки не любили делиться. Иначе на одном известном мероприятии вместо того, чтобы разжигать войны, три тщеславные бабенки могли бы просто разделить яблоко на три части и не выпендриваться, но нет же – во всём виновата Эрида и ее треклятое яблоко! Хотя, откровенно говоря, Дискордия нашла бы и другое средство, чтобы начать массовое побоище в отместку за отсутствие приглашения, но факт остается фактом.
- Посмотрю, - кивнула Дискордия, следя за тем, как во рту Марса исчезает ее блинчик, а затем и ее пальцы. Хорошо хоть пальцы отдал, а то нелегко бы ей жилось на белом свете без возможности тыкать ножом в человеков всего одной рукой. И если он думал, что от ее слуха укрылось это недосказанное «Нэнси» - то бог войны весьма и весьма ошибался.
О том, с кем, где, когда и как крутит шашни Даррен Конрой знала не только его личная помощница – знали остальные помощники, знали все в компании, знали охранники и даже наемники, прожигающие лучшие годы своей жизни в Перу по заданию босса, знали соседи Конроев-Холиваров, знал Энрике и знал даже единственный и неповторимый дедуля Хаос.
Марс вдруг решил, что ему негоже валяться в постели, когда за окном его ждет гребаный мороз, куча мала снега и уставшие от спокойной жизни собственные кости. Ну, нет утренним обнимашкам так нет, не очень-то и хотелось, эгоистичный сукин сын – только о себе и думает! И совершенно насрать, что она тоже только о нем и думает, выбора-то нет – блинчик был ее дорог как память о прекрасном утре.
Арес встал с кровати. Эрида разочарованно вздохнула. Вздохнула громко и разочарованно Эрида. Распростерлась на кровати, окружив себя одеялами, и сопровождала блуждающего по комнате бога насмешливым взглядом, мол, да кому ты врешь – иди сюда, че ты как маленький, отпуск так отпуск, потом решим, че и как у нас будет. Призывно погладила пустующее место рядом с собой. Арес на эту бабскую хрень не велся.
Ему же хуже.
- Ладно, - лениво пробормотала богиня, накрываясь одеялом с головой, и через несколько секунд добавила уже оттуда, - только принеси потом мне еды, пива и сердце Белоснежки. Можно в одной посудине. Всё равно в желудке всё перемешается.

---

Утро встретило Дискордию в половине четвертого вечера. Дискордия была не против: она сделала потягушечки, поправила на себе футболку Ареса (они идут ей больше, чем ему, только тссс), надела любимый полушубок и сняла с веревки в ванной комнате свои гастрольные штаны. Носки и обувь замыкали процесс приготовления к собачьему холоду и Эрида собиралась встретить того во всеоружии. Но сначала придется встретить алкаша, если бог войны не соврал и таки нанял кого-то починить весь этот пиздец.
Около получаса ушло у богини на то, чтобы привести в порядок валяющиеся вещи, а еще собрать осколки с пола и навести какой никакой, а порядок в этом Кроносом забытом месте. На тарелке лежал остывший труп утреннего блинчика, а сегодня Дискордия не собиралась брезговать поеданием трупов. К тому же, было вкусно. И мало.
Через пару минут после великой уборки (богиня решила, что годовая норма выполнена) Эрида спустилась вниз и отыскала Макаровну. Что сделать было довольно просто, учитывая, что «Битва экстрасенсов» как раз начала рассказывать зрителям о том, какой из-за какой страшной тайны подросток подавился персиковой косточкой и помер на глазах у всей семьи, соседей и дворового пса, который просто сел срать под кустом черемухи.
И пусть официантки в этой усопшей гостинице теперь искренне и от души ненавидели богиню раздора – администраторша смягчилась и решила принять белый эридовский флаг (не всё же людей убивать богине), за пару минут они разговорились обо всем и даже больше. Потом Эрида выпила с усатой теткой чаю, а последняя возьми да скажи:
- А ты, видать, к самогону-то не привыкшая!
И впрямь. Макаровна понимающе кивнула головой, похлопала новоявленную знакомую по плечу и велела зайти к ней как-нибудь вечерком. Эрида это указание восприняла как подобает – снисходительно, но всё же решила сходить. Но уже после того, как доживет до этого самого вечерка.
Грохот, который при очень большом желании можно было принять за вежливый стук в дверь, отвлек Эриду от очередных посиделок с Морфеем – богиня встала, затянула потуже полушубок и открыла дверь. Напротив нее стоял человек с тяжелой судьбой, но не сломленный – именно так и повторял Иваныч, старый алкаш, который появился в ее номере и жизни в этот знаменательный вечер. Он протянул богине руку для приветствия и дружелюбно дыхнул перегаром в лицо, попытавшись чмокнуть ее в щеку. Эрида сделала шаг и пропустила алкаша внутрь, что само по себе было аттракционом невиданной щедрости и гостеприимства.
- Может, чефирнем? – улыбнулся беззубо Иваныч спустя два часа и отремонтированную дверь в ванную комнату. Право, незнакомые слова подстерегают богиню на каждом шагу. Арес еще поплатится за этот сюрприз с ремонтными работами, но пока старик забивал досками одеяло в разорванном окне – Дискордия стояла рядом, подавала гвозди и пела песни группы «Placebo». Просто потому, что итс битвин ю энд ми, друзья мои.
Еще через время в дверь настойчиво постучала Макаровна. Вот она разозлится, увидев погром, подумала Эрида и на радостях впустила женщину. Та отчего-то подмигнула Иванычу, потом подмигнула богине, потом что-то пробормотала про освободившихся мужей и ушла обратно за стойку.
Вечер не просто близился – он ввалился в Каменногорск, расселся на диване, положив ноги на стол, и начал шлепать всех его жителей по заду. Иваныч взял с вечера пример и, покончив с окном, подкатил к Эриде с вопросом о вознаграждении и яйцами. Вот тут-то богиня и вспомнила, что Арес забрал все деньги с собой. И что теперь? Они же договаривались, что в этот отпуск никого не убьют. А тут Иваныч. Стоит и напрашивается. Ну, не судьба, видать.
- А хотите фокус? – улыбнулась богиня раздора и размяла захрустевшие пальцы.