[AVA]http://savepic.org/6130771.png[/AVA]
[STA]do or die[/STA]
Марс зачастил в Мексику. Эта земля казалась необжитой, но благодатной для его потребностей - на первый взгляд. При более детальном рассмотрении выяснялось, что все места здесь заняты. Что все, кого можно было бы обратить в свою веру, уже обращены в чужую.
Загнивающим болотом здесь (как и во многих других местах) были старые боги, а новые – аллигатором, чей темный (под цвет болота) кожистый панцирь виднеется над кромкой мутной воды. Они оба – и болота, и аллигатор – питаются человеческой плотью, но соблюдают при этом исключительную последовательность:  грязные воды поглощают лишь то, что не уместилось в огромной пасти.
Сложно представить себе такого человека, который не вошел бы в крокодилий рот целиком.
Местные боги были талантливы на изобретения – они научились сосуществовать без  больших потерь для каждой из сторон. К слову сказать, у каждого бога здесь была своя строго определенная сторона.
Марс не был местным. Он был не из тех, кто понимает намеки, раскрывает тайные помыслы, строит догадки, осторожно ступает на неизведанную землю и боится подводных камней.
Он рубил с плеча, действовал до глупости открыто и боялся только того, что может его убить. В теории. На практике он и не предполагал, что может принести ему смерть при небольшом количестве, но стойком качестве имеющейся у него людской веры.

Двенадцать человек – его крошечная Мексиканская паства. Начало, которое было положено. Беглые зеки казались ничтожными – таковыми они и являлись, но вера их была сильна, и поэтому Марс не унывал. Ведь не унывал он тогда, когда брат, убивший брата, был единственным его последователем на чужой земле. Потому что потом земля стала родной, а люди, ее населяющие – его детьми, и тогда он научился их беречь.
Берег он и свою ничтожную дюжину – так сильно, как только бог войны может беречь своих воинов. А они в ответ дарили Марсу его имя на устах и в сердцах людей. Дарили кровь – сладкую для того, в чью честь она была пущена. Дарили крики, горечь предательства, страх на дне зрачков, дымящиеся потроха и торчащие из плоти обломки костей. Дарили мошенников, осужденных, головорезов  и наркоторговцев – разномастную, но воинственную паству.
Вообще-то двое из двенадцати уже были мертвы, но Марс все еще ощущал слабую энергетику их душ, а потому считал вместе с остальными. Во всяком случае – не важно, жив ты или мертв, пока ты рядом, и пока ты веришь. Обнаженным душам некуда, кроме как к приютившему их при жизни богу, податься.
Эрика разыскивали по всей Гвадалахаре. Об этом вопили прикрепленные к каждому свободному полуметру стен и дорожных столбов плакаты с изображением его лица, часто встречающиеся на улицах патрульные машины и пешие копы, заглядывающие в каждый  (так им казалось) укромный уголок.
Укромных уголков здесь было столько, что даже все копы мира не смогли бы обойти их все. Столько, что даже при активных розысках шансы найти залегшего на дно преступника сводились к нулю.
Эрик был Марсом, и поэтому он не скрывался. Он убивал копов, обманывал копов, взрывал копов, взрывал их машины и не стеснялся улыбаться камерам видеонаблюдения.
И он не вздрогнул, когда возле кассы супермаркета чья-то тяжелая ладонь настойчиво хлопнула его по плечу.
- Пришло время, дружок, - сказал басистый обладатель тяжелой руки, когда Эрик повернулся к нему лицом. На испанском его фраза звучала очень красиво, но действительный смысл был ужасающ. Второй срок – это как рецидив старой болезни. До смерти не хочется оказываться во второй раз в уже пережитом ранее дерьме.
- Ты перепутал меня с кем-то, - медленно проговорил Марс, давая человеку (и двум стоящим позади него напарникам) возможность запомнить и поверить его словам. – Иди своей дорогой, а я пойду своей.
Обычно внушение срабатывает. Обычно люди верят с полувзгляда.
- Нет, не перепутал. Мы давно за тобой приглядываем, - человек в форме (теперь Марсу казалось, что она вовсе ему не принадлежит, а настоящий ее владелец блюет кровью где-нибудь за углом) был невозмутим. В его черных глазах не отражался его бог, но Марс чувствовал, что он есть. На дне человеческих зрачков, в толще сердца и вообще – где-то рядом. И в руке, которая, не скрываясь, тянется к кобуре, тоже есть этот бог.
Бог войны знал только один способ отделаться от назойливого преследователя.
Он сжал кулак и прежде, чем прогремел выстрел, крепко вмазал по щетинистому человеческому лицу. Человек не упал, не пошатнулся, даже не отвел головы. Все, что напоминало о сильном ударе – это кровь, стекающая по его губам и подбородку. В тот момент Марсу срочно пришлось выдумывать запасной план, и он хотел было прибегнуть к телепортации, но выстрел все же прогремел.
Пуля затормозила где-то в нижней части левого легкого. Она казалась тяжелой и тянула к земле. На секунду Марс замешкался, а в следующую его руки уже были скованы наручниками за спиной.
Он попытался высвободиться, но ничего не вышло. Три пары рук тащили его к выходу. Они делали это очень медленно, отчасти из-за того, что марсовы голова и ноги были свободны, и он активно использовал эти части тела для сопротивления, а отчасти потому, что плотный поток охваченных паникой покупателей и персонала тоже стремился к дверям, преграждая дорогу.
Перед Марсом были сотни людей, но он чувствовал, что трое тех, что вели его, стоят и этой сотни, и сотен тех, что были по ту сторону стеклянных дверей.
Он попытался исчезнуть. Раствориться в горячем воздухе и очутиться где-нибудь в безопасном Акапулько. Но лучше подальше от Мексики.
А через несколько минут полицейский фургон вез его куда-то – это говорит о том, что безопасное место не раскроет своих объятий для одного бога войны сегодня.
Он сплюнул на пол кровью. Она принадлежала тому копу, которому повезло еще меньше, чем самому Марсу, ведь у него уже никогда не будет возможности оказаться в безопасном месте. Обнять жену, потрепать за ухом собаку, выпить вечером пивка и помолиться своему богу перед сном. Просто поворачиваться спиной к богу войны (даже если у него прострелена грудина, а запястья сдерживают стальные кольца) – плохая идея.
Марс чувствовал, как рана на груди зарастает, как продвигается вперед пуля – ее вымывает сочащаяся кровь, и выталкивают срастающиеся ткани.
А когда пуля, звякнув, покатилась по полу, фургон остановился.
Открылись двойные двери, и Марса встретили два черных глаза, два угрюмых лица и два глядящих на третье угрюмое лицо  дула. Сам он стоял, пряча руки за спиной и склонив голову  -  потолок фургона был низким. Он подготовился. Он так и не смог сломать наручники, но ведь никто не мог запретить ему сломать собственные пальцы, сделать их гибкими, чтобы освободиться.
Он вернул пулю, которую минутой ранее выплюнуло его тело. У него не было ружья, но лучшим оружием всегда были его руки. Он целился в черный зрачок – и не промахнулся.
На пару черных зрачков и три угрюмых лица меньше. Первое стало умиротворенным, второе - недоуменным, а третье озарилось гневом.
Марс накинулся на последнего человека с той же ненавистью, с какой трое накинулись на него часов ранее. Мужчина был силен, но он оставался человеком. Марс был слаб,  но он все еще был богом. Его удары были сильны, его сила концентрировалась в широких кулаках – они не дробили череп, но были к этому близки.
Он поднялся с колен только тогда, когда размозжил чужую голову об асфальт.
И только потом осмотрелся.
Это место не было похоже на тюремный двор. Оно было похоже – и, скорее всего, в действительности так и было – на один из самых злачных и опасных тупиковых переулков, какие можно себе представить.  Но в Гвадалахаре все переулки были злачными и опасными до такой степени, что и этот можно считать обычным.
С точки зрения человека живых здесь было только двое -  перемазанный в крови мужчина и перемазанный в грязи бродяга, нашедший последний приют под проржавевшей чугунной лестницей черного хода.  Но любое божество почуяло бы заполоняющую пространство силу.
Она была как радиация – исходила от стен, земли, пропитывала тела и витала в воздухе. Против воли она пронизывала собою все материальное и не очень в радиусе ста миль, а может и больше.
И ничего хорошего за этим не последует – с каждым вдохом это ощущалось все яснее.