Самиаза улыбнулся, и эта его улыбка - невыносимая, неестественная в своей открытой мягкости, - была точно стальной крючок, неожиданно, вероломно заброшенный в самое нутро Светоносного, который, потянувшись наружу, угрожал вывернуть его наизнанку. К горлу подкатила тошнота, и в сияние взгляда - чистое, обжигающее - выплеснулась до сего мгновения тщательно, с усилием удерживаемая тень, графитным песком, маркой копотью, душным, маслянистым чёрным налётом.
Он подумал вдруг о том, будет ли Самиаза, вернувшись, помнить последние мгновения этого существования, и сама мысль была столь унизительна, что Люцифер непроизвольно отшатнулся, сдержав порыв вскинуть руку в безотчётном жесте, так отвратительно похожем на защитный. А нефилим шагнул вперёд, будто не позволяя увеличить дистанцию. Это расстояние, в каждый милиметр которого укладывалась маленькая гулкая вечность, полная боли. Светоносный заглянул в его глаза и не увидел своего отражения, отражения своего сияния, ослепительного, ледяного, точно зрачки колдуна впитывали весь свет, не выпуская и частицы его наружу, подобно дырам в ткани Космоса - самого величественного и бессмысленного детища Творца.
Но в этой смолистой черноте он видел страх. Нетерпение. Сомнение. Понимание. Сонм противоречивых чувств, таких возвышающих в своей насыщенной яркости, таких подавляющих в своей подчинённости, своей... человечности. Чувств, ставших в этом единении их главным даром и главным их проклятием. Их общим.
Мягкая улыбка Самиазы исказилась, дрогнула, превращаясь в усмешку безумия, и нефилим прислонился лбом ко лбу Люцифера, заставив того, конвульсивно дёрнувшись, против воли усмехнуться в ответ - так же безумно, но немыслимо более злобно, обнажив в усмешке белоснежные зубы, сделавшиеся вдруг хищно-острыми, точно звериные.
Светоносный поднял обе руки, раскрывая немеющие от гнева ладони, и прижал их к вискам колдуна с неистовой судорожностью, не отводя взгляда, не стирая сумасшедшей улыбки с лица.
- Жду? - прошипел он с металлической злостью, - Больше ничего.
Ладони его горели, наливаясь плавким яростным жаром, крылья разворачивались, раскрывались, точно Люцифер готовился воспарить над поверженным врагом, и сердце его, - живое, живое, горячее сердце, - заходилось в бешеном стуке.
- Я больше ничего от тебя не жду, - повторил Светоносный с облегчением, с разочарованием, с радостью и с унизительной болью, чувствуя, как обжигающий гнев, вырываясь из-под контроля, древним чудовищем разворачивает кожистые жёсткие кольца в его груди, царапая рёбра золотой чешуёй, проливаясь в мир потоками ослепительного света, обращающего в прах всё, чего он касался.
На одно долгое мгновение, полное удивительной тишины и странной, неуместной, отвращающей благостности, унылый сумрак Бездны Мрака озарило сияние, хрустальной чистотой подобное свету звёзд.
И Люцифер раскинул в стороны пустые руки, разметав серебром и багрянцем невесомый пепельный вихрь.