[AVA]http://savepic.org/6189640.png[/AVA]
Сначала он долго падал. Несколько дней, а может быть – часов. Или это произошло мгновенно – после смерти понятия времени и пространства расплывались и давались очень тяжело. Внутренности (которых на самом деле не было, но ощущалось это так, будто они были) скручивались в плотный клубок и липли к позвоночнику. Он смотрел глазами, которых не было, на свои выставленные вперед руки – и рук не было тоже. Он чувствовал, как его несуществующие пальцы упираются в устремленные вверх потоки воздуха (были ли они реальными?), и это чувство было единственным.
Его не мучили ни страхи, ни мысли, ведь не было головы, в которой бы они уместились.
Наконец он упал. Или прекратил движение вниз, зависнув в пустоте. Или это пропасть прекратила свое движение вверх.
Марс шел вперед. Дольше, чем падал – так ему казалось. Но вполне возможно, что он стоял на месте, а темнота двигалась назад. Перед Марсом она не расступалась – просто проходила сквозь него. Или это он проходил сквозь нее. Это не имеет значения, ведь он был ничем.
Своих ног он не видел, и его фантомные ступни не чувствовали твердой поверхности, так что в какой-то момент ему начало казаться, что он парит над… Земли здесь не было.
Через много-много условных шагов, через сотни воображаемых миль и часов он начал обретать материальность. И вместе с телом, которое становилось настоящим, настоящей становилась и окружающая среда.
Сначала появилась голова. Марс чувствовал горечь в пересохшем рту, привкус крови на губах, чувствовал ветер, холодом обдающий щеки и пот, выступивший на лбу. Он теперь слышал и (теперь уже наверняка) видел чернеющую впереди, позади и по сторонам пустоту. Одна лишь голова, а чувств уже так много. Что же будет потом?
Потом появились ступни. От головы их отделяли почти два метра пустоты. Марс все еще шел вперед , ведь отсутствие коленей и бедер – вовсе не повод останавливаться. Совсем недавно у него не было и этого. Его конечности двигались синхронно – ступни не обгоняли и не отставали от головы.
Затем – кисти рук. Остальное тело появлялось как положено – сначала отрастали кости, они обрастали мышцами, тканями и кровеносными сосудами, сверху покрывались кожей и волосяными покровами. Марс сунул руку в пустоту между голыми ребрами  - и едва успел ее отдернуть до того, как нижняя и верхняя половины его тела соединились.
Вместе с его телом преображался ландшафт. Под ногами появилась голая серая земля, над головой  - свинцовое небо, а по бокам – горы. Всего лишь две, но огромные – их вершины скрывало небо.
Это был ужасающий своей однообразностью пейзаж, но после пустоты он показался Марсу очень интересным.
Он остановился, чтобы осмотреться и выбрать  дальнейший путь.
Собственно, выбора и не предоставлялось – единственной дорогой была узкая тропа между двух гор. Ее Марс и выбрал.
С каждым шагов горы оказывались все ближе, их выступы нависали над головой и редкие камни неизвестной породы падали на голову. Марс поднял один с земли и раскрошил в ладони – так приятно было чувствовать что-то (что угодно), кроме пустоты – а потом облизал пальцы. В ноздри ударил запах пыли, но никакого вкуса он не почувствовал. Может, потому, что в жизни он никогда не пробовал камни?
Он шел очень долго и остановился, чтобы перевести дух. Проем между гор здесь был настолько узким, что Марс касался камня плечами. Он склонился и уперся ладонями в колени. На землю перед ним упал заостренный с одного конца прозрачный камень. Марс поднял его с земли.
- Кто ты такой? – спросил гулкий голос. Отчего-то Марс знал, что он принадлежит горе, находившейся слева от него.
- Меня называют Марсом, - ответила правая.
- Как шоколадку? – спросила левая и задребезжала, смеясь. Камни посыпались сверху, а  потом засмеялась вторая гора – и камни посыпались и справа.
Смех был так силен, что горы не смогли устоять на месте. Они начали сдвигаться навстречу друг другу, а камни продолжали сбегать по отвесным склонам.
Ужасный грохот резал слух и эхом проносился по узкому коридору.
Марс не хотел, чтобы его вновь обретенное тело превратилось в тонкую кровяную прослойку между двумя горами.
Он побежал. Так быстро, как только мог, но его новые ноги плохо слушались – они спотыкались и сбивались. Движения замедляли и сдвигающиеся каменные стены – они расцарапывали оба его плеча. Сначала они сдирали только кожу, но совсем скоро заскрежетали, соприкасаясь с оголенными костями.
Позади себя Марс оставлял едва заметные следы на земле и две яркие красные полосы на камне.
Под конец ему пришлось пробираться боком, а на последних нескольких метрах – ползком.
Он выбрался и едва успел выдрать ногу из стягивающейся расселины.
Горы с треском сошлись и перестали смеяться. Под конец несколько каменных обломков откололись и рухнули на землю.
Они больше не были двумя горами. Теперь это была каменная стена, которой ни вверх, ни в стороны не было конца – она преграждала путь назад.
Марс пока не мог понять, почему. Ведь он был мертв – какая теперь разница, куда идти?
А потом он отвернулся от гор и вдруг понял причину.
Из земли медленно поднималась огромная змея. Все ее тело было серым – такого же оттенка, что и грунт, из которого она выбиралась – только два глаза горели желтым.
Половина ее тела была скручена кольцом, а вторая простиралась далеко вверх. Она сливалась с серым небом и серой землей,  и только по глазам можно было понять, где именно находится ее голова. И по слюне, которая капала с раздвоенного языка, пенилась и разъедала землю.
Когда змея обнажила клыки, Марс решил, что она собирается нападать.
У него не было ни оружия, ни доспехов (да что там – у него не было и трусов).
Марс разжал ладонь и посмотрел на камень с заостренным краем. Посмотрел и решил, что этот бой ему не выиграть. Он принялся бы спасаться бегством, если бы был жив. Но он был мертв, и в этом было его преимущество.
Бой происходил молча. Змея оттесняла Марса к стене, нападала рывками, кусала, пускала яд, но не вырывала плоть. Несколько раз ему удалось ударить ее по морде – но этого было недостаточно, чтобы оглушить. Когда отступать было некуда, гадина опрокинула его на землю одним ударом хвоста. И прежде, чем Марс успел опомниться, обвилась вокруг него несколькими крепкими кольцами.
Все ее тело сокращалось, сжимало добычу сильнее, а яд дурманил разум и не давал возможности сопротивляться как следует. 
Когда змея решила, что победа за ней и открыла пасть, собираясь первым делом заглотить голову, в руке Марса снова блеснул тот камень.
Ведь у каждой вещи, которая падает в твои руки прямиком с неба, должно быть предназначение.
Он нанес удар в тот момент, когда враг не ожидал его – так Марс делал часто, но не каждый раз оказывался удачным. В этот раз ему повезло: он успел вспороть чешуйчатое горло до того, как пасть сомкнулась на его шее.
Змея дернулась, ослабела, пролила черно-багровую кровь и зашипела. Она не сдохла – вернулась туда, откуда взялась – под землю. Как будто в доказательство того, что здесь не место живым, а умереть дважды нельзя.
Марс глянул в воронку  на земле, оставленную змеей, стер кров со своего лица и пошел дальше.
Камень он не выбрасывал, но в руке его больше не было.
Примерно через сотню шагов стало тепло. Еще через сотню – жарко. Над головой по-прежнему были свинцовые тучи, но возле горячей земли плавился воздух.
Он прошел через безжизненную пустыню в первый раз. И во второй. Всего их было восемь, и каждую отделяла от следующей стена из  круглых камней-валунов.
У границы последней пустыни не было такой стены. Вместо нее – пологая гора, обойти которую было невозможно.
Во всяком случае – одна гора лучше двух. Марс просто понадеялся, что эта окажется молчаливой.
Он долго взбирался по горе, а потом долго спускался с нее. Его ступни были избиты и стерты, но боль не останавливала его. Он ведь мертв, теперь боль – ненужное чувство. Незачем было волноваться или бояться ее, ведь она не сможет навредить.
После первой горы на горизонте появилась вторая. За ней – следующая. И так восемь раз, и каждая гора была выше и круче предыдущей.
С последней горы он спустился до половины, а потом оступился и упал на землю у подножия. Может быть, он сломал руку или ногу, но это не помешало ему идти дальше.
Когда восьмая гора скрылась позади Марса, он увидел перед собой реку, чьим серым водам не было видно конца.
Он остановился в нескольких шага от берега, и тогда заметил припорошенный серой пылью рыжий меховой клубок у своих ног. Когда клубок поднялся на ноги, отряхнулся и зевнул, стало ясно, что это собака. Ее хвост был опущен, но выражение морды показалось Марсу достаточно миролюбивым.
- Ты голый, - сказала собака.
- Я знаю, - ответил Марс.
Они оба помолчали некоторое время.
- Если сядешь ко мне на спину, я перевезу тебя на другой берег, - сказала собака беспристрастным тоном (ну надо же!), будто ей не было до этого дело. Будто это не было ее работой – перевозить через реку души, прошедшие четыре испытания, к владыке Миктлана.
- Сначала расскажи, что это за место, - будто у Марса был выбор. Будто не для того он прошел ужасный путь, чтобы достичь этого…  этой…  прийти сюда.
- Это мой дом. А теперь и твой. Идем, - сказала собака, развернулась и засеменила к воде, не дожидаясь Марса.
Она была единственным (кроме самого Марса) цветным пятном на серой земле, под серым небом и в серой виде. И внушала гораздо больше доверия, чем черная пустота, смеющиеся горы и десятиметровая змея. И у Марса действительно не было выбора.
Он зашел в воду, которая оказалось теплой, по щиколотку и залез на собачью спину.
Пока они плыли, Марс все ожидал, что речные твари ухватят его за ногу и утянут на дно. Или сами вынырнут из воды, только чтобы сожрать его. Или вода превратится в кислоту и он в ней растворится. И хоть ни одна из этих мыслей не пугала его, все равно стало не по себе.
Противоположный берег представлял собой небольшой участок суши, который заканчивался выбитой в огромной стене каменной дверью. На двери был резной рисунок неизвестного содержания.
- Что теперь? – спросил Марс у собаки.
- Теперь будем ждать моего хозяина. Он вернется и подберет для тебя подходящее место, если никто из других богов не заберет тебя с собой. Но обычно они сюда не заходят, так что  -  Он подберет для тебя место.
- Я тоже бог, - Надеюсь, все еще бог.
- Это не имеет значения, раз ты оказался здесь. Жди.
На этом разговор был окончен – собака легла возле берега, подогнув под себя задние лапы.
Очень быстро она уснула, и с тех пор не отвечала Марсу, хоть он и пытался завести разговор.
Марс подобрал для себя одежду – выбрал то, что лучше всего сохранилось (что не рассыпалось в руках) из груды вещей на берегу.
Теперь на ближайшие сотни лет в его распоряжении был потускневший плащ, очень похожий на римскую тогу. Но не римская тога.
И он принялся ждать.
Много дней (так ему казалось) он сидел. Еще больше – стоял или расхаживал взад-вперед. Иногда он гулял по берегу, но когда отходил слишком далеко, собака просыпалась и звала его. Тогда возвращался, но находил собаку спящей.
Он изучил дверь, простучал ее во всех местах, куда смог дотянуться, но ни замочной скважины, ни тонкого камня не обнаружил.
Почему-то он решил, что должен продолжить ждать. Будто его ожидание – ступень на пути к чему-то.
У него было много времени, чтобы думать и вспоминать. Переживать заново, передумывать сотни раз, разговаривать с самим собой, спорить, пару раз даже доходило до драк…
Он разговаривал и со спящей собакой, и с закрытой дверью. Пытался открыть ее, как это делал Янус – строгим взглядом. Потом пустил в ход кулаки и камни, после – мольбы и уговоры, но ничего не вышло.
Однажды он решил уплыть, чтобы поискать другой путь, но только промок.
Заточенным камнем он пытался расковырять щель (скорее воображаемую, чем реальную) между дверью и стеной, когда берег озарила яркая вспышка.

Древние римляне верили, что у бога-защитника и прародителя было три жизни. Если это так, то где, цербер их дери, еще две?!
Мгновением ранее вспышка как будто бы была далеко, но она стремительно приближалась и слепила привыкшие к темноте глаза (а новые глаза мало чего видели кроме нее), Марс закрыл лицо руками, но уже через секунду раздвинул пальцы, давая глазам обзор.
Да пусть он лучше обожжет с непривычки роговицу, чем пропустит этот знаменательный момент! Может быть, это последний свет, который он увидит!
Но потом вспышка потухла, и не успел Марс расстроиться по этому поводу, как пространство преподнесло еще один сюрприз.
В самые грустные и одинокие минуты, Марс, конечно же, надеялся, что кто-нибудь из своих придет за ним. Но даже в самых смелых мечтах его спасителем не был некто лопоухий и со шваброй.
«О, приветик! Как дела? Будешь апельсин?» - эхом отдались слова Януса в его голове.
Очень яркий, настоящий живой апельсин проделал в воздухе дугу, отскочил от марсовой груди и устремился вниз. Лицо Марса выражало весь спектр эмоций, который он когда-либо испытывал – это было жуткое зрелище – и вместе с этим не выражало ничего. Оно было одновременно злым и добрым, радостным и грустным, обиженным и стыдливым.
К тому времени, как апельсин достиг пыльного камня внизу, Марс уже бросился вдогонку. Это как со вспышкой – он ни за что не упустит свой последний апельсин.
Он поймал его в нескольких метрах от Януса и принялся любовно стирать пыль с оранжевой кожуры.
Слова в голове Марса не унимались. Он видел, как рот Януса открывается – наверняка из него вылетали слова, наверняка они складывались в связные и осмысленные фразы, но до Марса они доходили с задержкой и помехами.
« О, приветик! Как дела? Будешь апельсин?
О, приветик! Как дела? Будешь апельсин?
О, гроборог! Как дорога? Будешь хищную бабочку?
Ты даже не представляешь, что мне апельсиновое поле, пока я молчу. Дорога оказалась девочкой-расческой. Поверь, говорящее облако слишком ужасно, чтобы разгадывать загадки ядовитых скорпионов. Ты умер, чтобы вспоминать. Будешь апельсин? Хочешь знать причину, по которой ты все еще умер? Местные теперь называют меня Якотекутлем.
Я все еще жив, а ты умер.
Я всегда стою рядом с дверью.
Будешь апельсин?»
- ЗАТКНИСЬ! – прокричал он, швыряя апельсин в воду (ну вот, он упустил его). Весь его спектр эмоций сузился до одной единственной ярости, а с нижней губы свисала одинокая струйка слюны.
Он зажмурил глаза, и голос в его голове утих. Тишину и пустоту теперь нарушали только чихание собаки и запах Януса и апельсинов.
Марс простоял так какое-то время, а потом медленно открыл правый глаз. Удостоверившись, что его заново обретенные чувства больше не атакуют тонны информации, он открыл и второй. Провел ладонью по лицу, а потом вздохнул и сел на камень слева от Януса.
- Я это не тебе, - собака, отхаркнув кожуру, с упреком посмотрела на обоих богов. – Знаешь, я рад, что ты вернулся. В смысле, вместо Бруно. Хотя мне всегда было плевать на вас обоих.
«Кроме того случая. Кроме тех двух случаев»
В какой-то момент Марсу показалось, что Янус вовсе и не спаситель. Может быть, он пришел просто поговорить.
Эта догадка должна была его пугать, но не пугала. В конце концов – этот день  (а точнее будет сказать – временной промежуток) уже оказался хорошим: Марс увидел свет, потрогал апельсин и встретил бога из родных краев.
- Как я выгляжу? – с этими словами Марс глянул на Януса. На его всклокоченные волосы, с которых стекала вода, на апельсиновые бусы и мокрое цветастое пончо. – Хуже, чем ты?
Не то чтобы Марс так сильно переживал о своем виде или не знал, насколько он ужасен. Он просто подготавливал их обоих к серьезному разговору.
- Это ацтекское место, так ведь? А какой сейчас год? Мне кажется, прошло не меньше десяти лет с того момента, как меня…  как я здесь оказался, - «меня убили» - прозвучало бы ужасно и очень жалко. Марс смирился со своей смертью, но не был готов сказать об этом вслух.
Он посмотрел на Януса снова, и нутро его обожгло едкой завистью. Почему один из них всю жизнь сражается и проливает кровь, а в конце умирает, а другой просто открывает двери и ничего хуже сожительства в одном теле с Бруно (и в одном доме с Гекатой, что уж там) с ним не случается? До зубовного скрежета это было несправедливо.
Вот сидит Янус, пышет жизнью и есть апельсины. А вот сидит Марс, и ему не до апельсинов!
В общем, Марс никогда не был хорош в прелюдиях.
- Забери меня. Забери меня с собой. Однажды ты сказал, что из жизни в жизнь зло возвращается как зло. А любовь возвращается как любовь. Ты просил запомнить – и я запомнил. А теперь сделай так, чтобы вернулся и я, - и я приведу с собой войну. Но сначала поем.
Повисла тишина, и рыжая собака повела ухом – сначала левым, а потом правым. Она задрала голову вверх, и ее пронзительный вой взрезал затхлый воздух, всколыхнул воду и привел в движение землю. Ветер нес с берега брызги, серый песок и могильный холод, и Марс понял, что собака воет не от скуки – она зовет.
- Он идет. Быстрее, Янус, - глаза Марса безумно горели, дрожащей рукой он схватил Януса за предплечье и подтолкнул к двери. Был повод для беспокойства – Марс помнил, насколько Аид был силен в своей яме. И знал парочку ацтеков – и эта парочка была еще злее и кровожаднее, чем он сам. – Открой эту поганую дверь!
[SGN][/SGN]

Отредактировано Ares (2014-10-16 22:43:00)