In Gods We Trust

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » In Gods We Trust » Основная игра » (02.02.2014) Брань, Веселье, Мор и Смерть


(02.02.2014) Брань, Веселье, Мор и Смерть

Сообщений 1 страница 17 из 17

1

Время действия: 02 февраля 2014
Участники: Ненабожо, Миктлантекутли
Место событий: Arizona State Hospital, Феникс, США
Описание: Никогда не расстраивайте трикстеров. Конечно, если не желаете скоротать вечность в подземельях Миктлана.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-10-21 23:45:18)

+1

2

В госпитале шаловливый дух появился вместе со своими зрителями. Он не очень волновался их судьбой, просто было забавно наблюдать, как совсем недавно весело хохочущие зрители, наслаждавшиеся унижением, как им казалось начинающего иллюзиониста, неожиданно оказались на месте несчастного. То есть получили совершенно бесплатно роль униженных и оскорбленных. А он занял место в первому ряду и приготовился насладиться спектаклем.
Вот кто просил того пьяного в стельку юнца встать и начать орать, что он точно знает, где фокусник прячет кролика, что все иллюзионисты мошенники и вообще шоу отстой. Это обидело Ненабожо до глубины его бессмертной души, и он немного перестарался. Совсем чуть-чуть. Кто же знал, что прыгающие с потолочных балок на стол крысы так напугают зрителей? Ну а что? Фокусы он показывал отменные, животные исчезали, когда надо и появлялись где надо. Он оживил пару якобы погибших голубей и во всю развлекался со своим любимым номером, который называл ни много ни мало: "Найди кота Шредингера". Ненабожо предлагал зрителям достать из коробки спрятанного там котенка. Все вызвавшиеся добровольцы честно открывали коробку и не находили в ней ничего. А потом обнаруживали умильно умывающегося рыжего котенка у себя на стуле. Для того, кто может управлять животными подобные трюки не составляли особого труда. Но надо же было встать тому прыщавому дурачку и все испортить. Аудитория была его, люди радовались его действиям, как маленькие дети, они обожали его. А тут этот...Всезнайка-недоучка заявил, что с животными разговаривать нельзя, что все это низкопробная дрессура и вообще, как все могут восхищаться тому, что на сцене издеваются над животными. В общем нарвался Ненабожо на очередного защитника животных.
Ну раз он так любил природу, то шаловливый дух решил свести их прямо в этом зале. Лицом к лицу, так сказать. Защитника природы и предмет его ненормальной и страстной любви. Так как все происходило в подвале, то призвал Ненабожо местных коренных обитателей - крыс. Сначала было весело наблюдать как прыщавый юнец верещит и прыгает, пытаясь сбросить с себя возмущенно пищащую крысу, которая была напугана больше чем он сам. Но потом началась паника, которая и испортила все веселье. В итоге кто-то уронил свечу, обивка дивана вспыхнула, помещение быстро наполнилось дымом, и перепуганная толпа рванула к выходу. Крысы тихо смылись первыми. Они то природу людскую знали отлично и почуяв, что их больше ничего не держит: удалились по-английски. Потом ушел Ненабожо – ему стало скучно.
Главный виновник всех несчастий – прыщавый юноша лет двадцати двух умудрился споткнуться и упасть на пол, попав под ноги перепуганной толпе. Он чудом не был затоптан насмерть и в плохом состоянии был доставлен на первой же скорой помощи в госпиталем. Вслед за ним пошел поток рыдающих и истерящих пациентов с ссадинами, ушибами и множественными укусами грызунов. Последнее несколько удивило персонал, потому что обычно из ночных клубов привозили с отравлениями, передозировкой или переломами. Но никак не с ожогами и крысиными укусами.
На бродящего между прибывшими пациентами Ненабожо никто не обращал внимание. Шаловливый дух решил, что его сегодняшнее шоу ему следовало досмотреть до конца и насладиться тем моментом, когда истый любитель животных начнет в очередной раз проклинать крыс. Легко любить диких животных на расстоянии. А вот попробуй пообщаться с ними вблизи и тогда посмотрим кто и кого любит… есть.

+2

3

Феникс – сказочный город, названный именем бесноватой птички с кичливым оперением, прогрессирующем маниакально-депрессивным психозом и ярко выраженными суицидальными наклонностями. Город, очевидно, обязанный каждой своей подворотней олицетворять триумф вечной жизни, блаженное чудо воскресения, космическое постоянство и непоколебимую веру в непременно светлое будущее. Люди приезжают сюда посмотреть на Солнечную долину, заработать тепловой удар или задохнуться в эпицентре пыльной бури – тут уж как кому повезет. Здесь жизнь бьет ключом – разводным и преимущественно по темечку, вынуждая смиренное человеческое существо лихорадочно метаться из крайности в крайность, из одного агрегатного состояния в другое. Здесь, в стенах одного из крупнейших медицинских учреждений Соединенных Штатов можно было наблюдать все курьезные метаморфозы живого организма разом. И всякие из них в итоге выливались в обыкновенную биологическую деградацию на клеточном уровне, что находила свое логическое завершение в единственно верном для этих целей месте – на цокольном этаже здания, где температура окружающего воздуха никогда не поднималась выше отметки 35° по Фаренгейту. Боже, храни Америку с ее щепетильной заботой о мешочке костей!
Металлический ящик с лязгающим грохотом вошел в стенную нишу – и обугленный скелет с очагами сморщенной почерневшей коросты, более всего походивший на обильно поросший арктическим лишайником булыжник, скрылся из вида. Монтойя бросил беглый взгляд на номерной знак на дверце, сверился с карточкой недавнего пациента: очередная жертва хваленых американских дорог, где закономерным эпилогом практически любой автомобильной аварии становилось самопроизвольное воспламенение топлива с костлявенькими угольками органической природы в качестве непременного артефакта на выходе. Среди аккуратно разложенного раскуроченного пожаром личного барахла неопознаваемой жертвы вяло заморгал испещренный трещинами, но чудом до сих пор еще не вышедший из строя мобильник – хозяин уже старательно топтал мерзлую землю преисподней, а здесь, наверху, под палящим солнцем задыхавшегося от жары Феникса кто-то безо всякой задней мысли продолжал наивно слать смс на бездушный номер, что обскакал своего владельца по части несгибаемой воли к жизни с нехилым отрывом. Оплавленный корпус навороченного чуда технической мысли пару раз вздрогнул, моргнул мертвенно-бледной синевой дисплея – и затих подобно своему теперь уже навеки молчаливому хозяину. Веласко перевел бесстрастный взгляд на часы, нащупывая в кармане халата магнитный пропуск. Данные заключения стоматологической экспертизы обещали появиться не раньше завтрашнего утра, и до тех пор можно было не напрягаться и позволить себе выбраться наконец из склепа.
В приемном отделении все той же центральной больницы Аризоны в этот момент царил хаос. Пострадавшие, родственники, просто активно сочувствующие из числа случайных зевак, вознамерившихся, видимо, по случаю подчистить заскорузлую карму путем слезливой поддержки незнакомого ближнего – цветастая разношерстная толпа беспрестанно галдела, причитала, сетовала на безжалостное проведение и просто откровенно ныла. Все это более всего походило на результат некоего транспортного коллапса, теракт или последствия очередного взбрыка стихии. Вот разве что крысы ни в одном из названных случаев массово не накидывались на несчастных. Что случилось с природой? Ужель человек успел оную настолько загадить, что даже выверенные годами первобытные инстинкты безропотно уходили на покой в угоду сиюминутным всплескам агрессии?
– Что у нас за напасть приключилась у нас на сей раз? Крысы восстали против ущемления прав животных и по случаю подожгли метро? – с усмешкой поинтересовался Монтойя у коллеги, занятого в тот момент осмотром одного из новоявленных пациентов.
– Кажется, неудавшееся представление какого-то фокусника…
– Ну, и сколько в итоге моих клиентов? – вопрос был задан настолько будничным тоном, словно речь шла вовсе не о количестве вакантных мест в морозильнике размером с целый этаж.
– Даст Бог, ни одного, – устало вздохнул доктор, вызывая на прием следующего страдальца.
Миктлантекутли было решительно наплевать, чей бог, по какому случаю и за какие столь выдающиеся заслуги вознамерился бы так расщедриться, потому что ему собственное чутье нашептывало назойливо и крайне убедительно, что сам он сегодня без приятного бонуса не останется. Точно по заказу, мимо с грохотом проехала больничная каталка с полубессознательным юношей в сопровождении врача и пары медсестер. Проводив процессию заинтересованным взглядом, Монтойя вновь обратился к своему недавнему собеседнику:
– На твоем месте я бы не был так в этом уверен.
Круто развернувшись на каблуках, Миктлантекутли последовал за каталкой. Едва улавливаемые, не видные глазу простого смертного колебания воздуха, вызванные спонтанным решением одной из душ отринуть свою физическую оболочку, ощущались богом с каждым шагом все отчетливее. Волнение то ослабевало, то усиливалось, словно кто-то рвался из клетки, накапливая силы, чтобы вновь броситься на железные прутья. И запоры, надо сказать, давали серьезную слабину, отчего вопрос о потенциальной свободе из вопросов вероятности очень живо трансформировался в вопрос времени.
Души жертв любого рода трагедии волей-неволей настраивались на нужный энергетический фон, где распознать своего потенциального клиента для владыки мертвых не составляло труда. И не имело значения, во что верила жертва при жизни, потому что в конечном итоге невыразимо сложно было противостоять чуждой сознанию божественной воли того, кто настойчиво указывал тебе единственно верный путь – истинно правильный выбор в условиях отсутствия альтернатив.
Там, за дверью с крошечным затемненным окошком, отделявшей реанимационный стол от больничного коридора, конечности жертвы незадавшегося праздника жизни в последний раз судорожно дернулись, с губ сорвался тонкий аромат финального вздоха, а зубы выбили короткую рваную дробь, тем самым отсалютовав вознамерившейся расстаться с ненавистным телом раньше срока душе. Никто в целой больнице, включая медперсонал, заведовавший в тот момент реаниматологическим оборудованием, не в силах был уловить тот единственный миг, когда хрупкая нить жизни наконец лопалась, разделяя чью-то персональную вечность на четко определенные неравные отрезки, возврат за пределы которых вопреки всяким стараниям оказывался уже априори невозможен. Миктлантекутли не нужно было это видеть – он просто знал, ясно представляя себе, как это бывает взаправду.
Бог замер в паре шагов от заветной двери, затаив дыхание и прикрыв глаза от удовольствия. Губы владыки медленно растягивались в улыбке. В такие минуты Веласко всерьез задумывался о том, чтобы переквалифицироваться в реаниматолога. Впрочем, здравый смысл всякий раз вовремя подавал голос, заверяя, что ничего хорошего бы из этой затеи не вышло. Как бы ни ругали адепты древних религий современные нравы, какой-то частью сознания ацтек распознавал в этом гнилом обществе свои плюсы. Никогда прежде жертвы не приводили его существо в такой поистине невыразимый восторг. Никогда прежде не желалось с такой нестерпимой силой того, чего и так было в избытке.
Секундная слабость, мимолетное помешательство, предательский кульбит ощущений – все это осталось в прошлом, возвращая Веласко к реальности, и в этой самой реальности прямо здесь и сейчас обострившаяся до предела интуиция уверенно транслировала в мозг информацию о чем-то смутно знакомом, близком где-то глубоко на энергетическом уровне. От кого-то поблизости веяло чем-то нечеловеческим, чем-то бессмертным, почти первобытным, чем-то таким, что не было чуждо богу, а значит, не могло остаться незамеченным.
Нечеловеческим усилием воли Миктлантекутли отвел взгляд от заветной двери. Теперь в поле зрения попадал лишь один человек. На переживающего родственника он походил слабо, и все же что-то его здесь удерживало. По какой-то причине его интересовала упокоившаяся за дверью несколькими минутами ранее личность.
– Вы знали его? – ацтек словно бы невзначай кивнул в сторону двери, обращаясь к привлекшему его внимание посетителю.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:34:34)

+1

4

В больнице был форменный бардак и Ненабожо, как любитель его создавать, наслаждался этой прекрасной атмосферой, пока не почувствовал присутствие силы. Где-то здесь, в стенах этого скорбного места, полного стенающих и выносящих утки был один из богов. Шаловливый дух даже попытался понять с чем он имеет дело и не сталкивался ли с этим существом раньше? Но ощущения были незнакомыми и знакомыми одновременно. Сила была яркой и холодной. Это было, как легкое дуновение ветерка, который пронизывал тело и заставлял непроизвольно передернуть плечами. Обычно, такое ощущение он испытывал от богов, чей родной мир связан с тем, что смертные именовали подземными царствами или царство мертвых. У людей была богатая фантазия и они любили всему давать названия. Была у них эта странная привычка для всякой вещи или явления придумать свое слово. Они были сущими детьми, не понимая, что связывая что-то вещественное со словом, создавали неразрывные связи между ними. Но что поделать, люди не знали, что делать с ними потом. Эх, смертные, что же вы вечно наворотите дел, а таким как Ненабожо расхлебывать последствия. Мир спасать.
Погружаясь в собственные мысли, он непроизвольно выбрал свой путь в сторону, откуда исходила сила. Он чувствовал, как ткань реальности взволновалась из-за всплеска силы. Ах, как бы ему впитать в себя эту силу, вырвавшуюся на свободу и в тот же миг поглощённую кем-то другим. Шаловливый дух почувствовал на себе чей-то взгляд и повернувшись, увидел незнакомца.
Краем сознания он слышал взволнованные голоса его бывших зрителей:
- Эти хвосты, они такие мерзкие и безволосые, - причитал истеричный голос молодой женщины.
- Она меня укусила! Эта мерзкая тварь меня укусила! - мужской голос был полон гнева, - вы просто обязаны провести полное медицинское обследование! Моя страховка все покроет!
- Я подам в суд на владельцев клуба!
- Где же медсестра? Я плачу налоги и требую...
Что там требовали Ненабожо не стал слушать, потому что его заинтересовал незнакомец. Тем более, что тот обратился к нему самому. Спрашивая про кого-то, кто судя по всему находился за закрытой дверью реанимации.
- Кого? - ответил вопросом на вопрос дух, - его?
Он невинно приподнял брови и непонимающе посмотрел на стоящего перед ним божество. То, что с ним заговорил не простой смертный дух понял быстро. Ненабожо подошел к двери, ведущей в реанимацию и не долго думая приоткрыл дверь, чтобы увидеть кто там лежит. Человек был мертв. Да, такое шаловливый дух определял легко и с первого взгляда. Что ж, этот юнец оказался настолько глуп, что умудрился погибнуть в ситуации, где для того, чтобы расстаться нужно было бы очень постараться.
- Какая ирония, - произнес он усмехнувшись и прикрыл дверь, - он так любил животных. Неплохая эпитафия для защитника природы, не находите?
Ненабожо лукаво улыбнулся и стал похож на кота, съевшего всю сметану в подполе хозяина и сейчас делающего вид, что он вообще не причем и не знает кто это сделал.
- Мы с вами знакомы?
Ненабожо определенно не встречался со стоящим перед ним существом.  И был готов поспорить, что тот его тоже видит впервые.

+1

5

Суета за дверью постепенно стихла, и теперь оттуда доносились лишь прерывистые щелчки выключаемых приборов. Вышедший из кабинета реаниматолог с выражением невыразимой усталости и вместе с тем какого-то абсурдного облегчения на лице, проходя мимо, коротко кивнул Монтойе – мол, принимай эстафету, и без лишних слов удалился.
Странное, не в меру любопытное божество – в точности формулировок сомневаться не приходилось – меж тем, демонстрируя редкое пренебрежение установленными правилами поведения в государственных медицинских учреждениях, уже увлеченно комментировало открывшуюся его взгляду за дверью картину.
Миктлантекутли еще некоторое время молча наблюдал за этим фантасмагорическим действом, а после, поравнявшись с незнакомцем, уверенным жестом просто толкнул дверь вперед, отчего та распахнулась, открывая взору скорбную сцену уже во всем ее унылом великолепии.
– Едва ли он теперь негативно отреагирует на общество посторонних, – мрачно усмехнулся ацтек, удерживая перед посетителем открытую дверь и приглашая того войти внутрь.
Медсестры, все еще отстраненно возившиеся с оборудованием, лишь мельком взглянули на вошедших, никак не отреагировав.
Миктлантекутли медленно обошел стол с телом, задерживая взгляд где-то в районе солнечного сплетения недавно упокоившейся жертвы. Едва различимый сгусток световых волн вяло колебался, тускло фосфорицируя в пространстве. Остаточное свечение люминофора оторвавшейся от тела души необъяснимым образом вызывало тот непередаваемый трепет, в треморе которого поэты, должно быть, боготворят своих муз. Взращенное в окружении изъеденных неутихаемыми ветрами сводов заиндевевших от вечного холода пещер Миктлана вековое сознание бессменного владыки ацтекской преисподней отличалось предельным прагматизмом и было бесконечно далеко от потчевания трюизмов той степени сентиментальности, что побуждали особо экзальтированных индивидов плести надрывные словесные аллегории с безумным блеском в глазах и скрипучим надломом в голосе. И тем не менее сей факт ничуть не мешал всякий раз с замиранием сердца следить за очередным конвульсивным всполохом исторгнутой на волю энергии, еще несколько мгновений назад по наивности именовавшейся жизнью. Удивительно красноречивый образ в тумане изящных кружевных сентенций, неизменно возбуждающий психику и пробуждающий сомнамбулическое воображение.
– Отвечая на ваш вопрос, – все так же бесстрастно продолжил ацтек, ни на секунду не отвлекаясь от вдохновенного созерцания мистического факта чужого душеупокоения, – нет, мы не знакомы. В противном случае, я бы запомнил, – он чуть понизил голос, и поднял взгляд на собеседника. Теперь между ними находился лишь стол с мертвым телом, очевидно, не самого удачливого представителя рода людского.
– Вас это беспокоит? – ироничная усмешка мимолетным сокращением мышц тронула уголок губ бога. – Довольно странно, учитывая тот факт, что вопрос установления личности этого страдальца вас, судя по всему, не сильно заботил в минуту, когда его биологический организм еще функционировал.
Миктлантекутли все с той же невозмутимостью чуть склонился на трупом, вглядываясь в застывшие черты лица. Левая ладонь бога плавным движение вывела в воздухе в паре сантиметров от тела широкую неосязаемую линию от живота до середины груди покойника, и в области солнечного сплетения – в том самом месте, где лишь одному богу смерти все еще был заметен слабо пульсирующий огонек свечения, пальцы резко сомкнулись, словно поймав назойливое насекомое. В следующее мгновение Миктлантекутли убрал руку и, как ни в чем не бывало, с выражением невинной заинтересованности спросил у нежданного посетителя:
– Ну, и как, праздник жизни задался, или бонус в виде бездыханного тела в программу представления вписан не был?

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:32:58)

+1

6

Замечание незнакомого божества вызвало у Ненабожо одобрительное хмыканье, он лишь неопределенно пожал плечами и вступил в обитель бога. Ну, по крайней мере ему так показалось. Страха не было. Было лишь любопытство, которое вело шаловливого духа по его долгой и полной приключений и каверз жизни. Он сделал вид, что набирает воздух, как если бы собирался нырнуть в прорубь с ледяной водой и перешагнул порог.
   Как ни грустно, как ни больно, -
                            улыбнулся я невольно
                         И сказал: "Твое коварство
                            победим мы без труда…

Он любил Эдгара По и его Ворона, которого цитировал к месту и нет, когда попадал под мрачное очарование смерти. Ненабожо был жизнелюбом и Мир Вечной Охоты никак не походил на то, что описывали те же эллины или скандинавы. Ему даже стало любопытно с каким пантеоном он имеет дело. Почему-то так случилось, что к божествам, пришедшим из страны Та Кемет он испытывал особою неприязнь. Все дело было в его встрече с Бесом. В общем проснулись они тогда где-то посреди болота, голова раскалывалась от какой-то дряни, которую они то ли пили, то ли курили, а где-то на востоке алело зарево догорающего городка. В общем Ненабожо не любил пришельцев с Нила.
Тем временем гостеприимное божество сообщило ему, что они не знакомы. Это не стало новостью, но раз он сам брякнул глупость, которая была свойственна скорее смертным, чем таким как он, то не стал язвить.
- И я не помню, - заметил Ненабожо, поднимая простыню двумя пальцами и склонив голову на бок с любопытством рассматривая мертвеца, - за те полчаса что я был вынужден лицезреть сие чудо творения, он впервые выглядит умным. Хотя, подозреваю мы имеем дело с бракованным представителем рода людского.
Ненабожо опустил простынку на место и посмотрел на своего собеседника, а когда услышал вопрос: "Вас это беспокоит", - усмехнулся.
- Вы хотите об этом поговорить? Жаль, койка занята.
Он дурачился, но действия божества завораживали. Он иногда скучал по тем достославным временам, когда сражался с чудовищами, вызывал на бой Вендиго и летал в небесах, восседая на спине Громовых Птиц. Последних он давненько не видел, они попрятались и предпочитали не высовываться.
- Праздник жизни был безнадежно испорчен отсутствием юмора у смертных, - шаловливый дух грустно вздохнул и развел руками, - испортилась нынешняя молодежь, разучилась верить в чудеса. А когда я позволил им прикоснуться к настоящему чуду, то ничего не поняли и проявили полную неблагодарность, растоптав сего юношу. Вот обижусь и уйду в леса, буду камлать, курить трубку и плевать я хотел на весь мир!
К последним словам он добавил излишний пафос и даже руки вскинул, потрясая кулаками в сторону белого больничного потолка. Но весь пафос быстро сдулся, когда зоркий глаз лучшего охотника Великих Озер узрел в уголке непорядок:
- Паутинка, - сообщил он расстроенным голосом и вздохнул, - и здесь нет совершенства. С кем имею честь общаться? Если не секрет?

Отредактировано Nanabozho (2014-10-31 22:42:13)

+1

7

Всякое существо, беспрестанно имеющее дело со смертью, рано или поздно оказывается повязано с ней навсегда. Это заметно глазах, которые при должном внимании нетрудно распознать среди ничем непримечательной толпы. Среди живых, но не с ними. Взгляд тяжелый, статичный и почти обжигающе холодный, безжизненный, не озаренный искрящимся светом. Взгляд разверзнувшейся бездны, взгляд третьего глаза – бесцветного и мертвого, как туман. Подчеркнутая аккуратность. Движения точны и лаконичны. В тени вежливой полуулыбки скрывается циничный просчет временных показателей развоплощения утомившихся душ. Спокоен, собран и чрезмерно уверен в себе. За годы осознания себя в новом обществе, лишенном привычных прошлому представлений о надлежащем, с точки зрения ацтекской культуры, понимании элементарных вещей, Миктлантекутли успел смекнуть, что прежние методы более не работают. Мир сделался мягче, многограннее, он стал более тягуч и податлив, словно подтаявшее на солнце желе – и теперь при должной сноровке  и определенной доле терпения из него можно было извлечь немало приятностей, которые не доставались в столь же обильных количествах и с былой простотой, но зачастую оказывались много более бесценны. Ведь, так или иначе, всякая страсть, вскормленная заведомо предрешенными ожиданиями, рано или поздно, трансформируется в заурядный интерес. И когда эмоциональное удовлетворение болезненно желанно, но невозможно, навязчивый энтузиазм превращается в жестокий азарт отчаянной охоты за тем, что заведомо не поимеешь вдоволь и чем не успеешь насладиться до отвращения.
– Поговорить? – беззлобно ухмыльнулся бог. – Отнюдь. Я приверженец консервативного подхода и предпочитаю работать молча. Но ежели вы ощущаете острую потребность в детальном обсуждении проблемы снятия психологического напряжения, вызванного случайным засвидетельствованием факта упокоения чужой души, психотерапевт принимает этажом выше. Своих рекомендаций не дам, увы: никогда не было необходимости прибегать к услугам специалиста подобного профиля, но знающие люди обозначенную персону весьма советуют. – Миктлантекутли говорил в своей обычной манере: вкрадчивым тоном, предельно вежливо, уравновешенно и без тени сарказма. Он не ставил перед собой напыщенной цели оскорбить или каким-либо иным образом задеть собеседника. Напротив – незнакомое божество вызывало у него почти болезненное любопытство, поскольку при нынешних обстоятельствах вообще нечасто доводилось встречаться со своими бессмертными собратьями – и в данном случае вовсе не имело значения, к какому пантеону принадлежал конкретный субъект. Кроме того, энергия божественного гостя напротив носила прямо противоположный характер сущности самого бога смерти: она определенно не была связана с вечностью неизбежно мрачного рода, которую владыка мертвых, будучи завидным коллекционером исторгнутых износившимися телами душ с внушительным послужным списком, исчисляемым ни много ни мало веками, умел распознавать безошибочно. Неизвестность, как водится, интриговала, завораживала, гипнотизировала. И если это было неоспоримо справедливо для людей, то боги в данном вопросе, вопреки ожиданиям, вовсе не уступали столь падким на соблазны сынам человечества.
В ответ за замечание божества о недолжном соблюдении администрацией больницы предписанной стерильности ацтек повернул голову, следя за направлением взгляда своего собеседника.
– Вы наблюдательны, – коротко заметил Миктлантекутли, невольно отдавая должное внимательности бога. – Стало быть, вы сторонник совершенства? Исповедник идеализма? – почти прозрачные глаза владыки на один короткий миг блеснули иронией. – Должен признать, весьма неблагодарное это занятие. Сомнительную стезю вы себе избрали. – Ацтек аккуратно перехватил простыню из рук собеседника и медленно натянул край, скрывая тканью навеки теперь уже лишенное всякого выражения лицо покойника. – И много совершенства вы встречали в мире живых? Жизнь и идеал суть взаимоисключающие понятия: сам факт рождения неизменно сопряжен с прогнозируемым и закономерным исходом, к коему неумолимо ведет естественный износ любого рода биологического материала. Жизнь есть не более чем ограниченный жесткими хронологическими рамками отрезок относительно исправного функционирования набора органических систем – не более и не менее. И если и резонно говорить о совершенстве, то возможность его воплощение открывается в самом факте этого рода трансформации, но вовсе не в раскрытии сущности жизни.
Желание божества узнать истинную личину владыки мертвых не стало для ацтека неожиданностью. Он понимающе кивнул, на мгновение отведя взгляд, чтобы мельком оглядеть помещение на предмет наличия лишних ушей. В предосторожности подобного рода, впрочем, не было необходимости: хлопотавшие здесь несколькими минутами ранее медсестры, завершив необходимые действия, удалились, оставив в палате богов наедине с трупом.
– Доводилось ли вам слышать о месте, куда души отправляются, когда расстаются со своей земной оболочкой? Там царит кромешный мрак, потому что мертвые не нуждаются в солнечном свете; а в воздухе застывает лед – ведь лишенные плоти души не чувствуют тепла. Я тот, кто ведает все о приключившейся в этой комнате несколькими минутами ранее местячковой трагедии исхода человеческой души в пучину вышеупомянутого безвременья. Меня называют Миктлантекутли.
Сказанное произнесено было совершенно будничным тоном, равнодушным, почти бесцветным, без толики гордости или благоговения – было бы перед кем благоговеть. Владыка давно примирился с мыслью, что былое тщеславие при нынешних временах вовсе не служило добрую службу и сулило скорее разного рода неурядицы, нежели выигрыш.
– Ну, а вы, насколько я понимаю, имеете прямое отношение к случившемуся инциденту? – ацтек живо перевел тему разговора на личность собеседника, и в голосе вновь зазвучала живая заинтересованность. Он не принадлежал к числу ярых любителей похвалиться своими заслугами, крича собственное имя на каждом углу. С гораздо большим энтузиазмом владыка слушал о других.
– Что за столь эксцентричный пантеон, где невинная шалость чревата остановкой сердца? И до какой же степени должно быть развито любопытство, что вы явились сюда посмотреть на плоды своих трудов? Или… – ацтек заговорщически прищурился и, выдержав короткую паузу, понизил голос до свистящего шепота, – быть может, я ошибаюсь, и вами двигало благородное чувство сострадания? Или даже больше: преждевременное упокоение смертного бедняги, явившись досадной оплошностью, должно было сподвигнуть вас на оказание посильной помощи в плане безболезненного исхода души из тела? – Миктлантекутли коротко ухмыльнулся: последнее предположение самому казалось настолько неправдоподобным, что невольно вызывало улыбку.
– Ну же, развейте мои сомнения.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:31:21)

+1

8

Утверждение божества, что он консервативен и привык работать молча позабавили Ненабожо. Из уст пока еще незнакомца слова лились потоком. И звучало все так складно с легким налетом старомодности. Да, чувствовалась это и пытался уловить стиль. Это было что-то очень своеобразное. Ему почему-то казалась, что он точно не угадает с кем имеет дело. Эллинский пантеон и скандинавы не отличались подобным высоким штилем. Это было свойственно другим и к сожалению, не любимые шаловливым духом египтяне тоже входили в подобный список велеречивых представителей сверхъестественной фауны. Он мысленно усмехнулся, потому чуть было забавно добавить к понятию фауны еще и флору. Его нисколько не обидело бы сравнение с животным. Он все-таки был близок тому, что смертные называли таким простым и емким словом - природа. Он был скорее добрым, с точки зрения людей, чем злым. Он был сторонником естественного отбора. Еще одно придуманное смертным выражение - естественный отбор. В общем Ненабожо можно было бы назвать жестоким. потому что он признавал этот самый отбор во всех его проявлениях. Но ничто божественное ему не было чуждо, и он все-таки нет-нет, да и подыгрывал смертным. Если последние, конечно же были достойными его помощи.
- Совершенство в несовершенстве, - задумчиво ответила Ненабожо, поражаясь тому, что он тонет в речах словоохотливого собеседника и это его начинало злить и подталкивать к дальнейшему продолжению их общения, - что было раньше порядок или хаос? Что считать совершенством и абсолютом? Это сложный вопрос и неоднозначный.
Ненабожо расплылся в довольной улыбке и с любопытством посмотрел на паучка, выбежавшего на стену по его желанию. Он был таим маленьким, что лишь его острое зрение могла рассмотреть его. Возможно, что и его собеседник тоже мог заметить паучка. Но интерес к нарушителю идеальной белой стены медицинского заведения его больше не интересовал, как и погибший. Естественный отбор. Божественный отбор?
А вот представление об обители мертвых у всех было разное и оно сразу же подтолкнуло Ненабожо к мысли к тому, что выходцев с достославной страны Та Кемет здесь нет. Он даже мысленно выдохнул и грустно покачала головой. Ну почему мир мертвых часто оказывает столь мрачным? Но возразить он не успел, так как прозвучало имя, и кое-что сразу же стало понятно.
- Ах, с перешейка, - выдал он и покачав головой рассмеялся.
Только там, между севером и югом дают столь заковыристые и сложные имена.
- Вы любите окрашивать мир в мрачные тона. Мир Вечной Охоты прекрасен, там изумрудные луга и чистая лазурь неба, там прозрачные реки и густые леса, где никогда не переводится дичь. У меня много имен. Но я предпочитаю имя, которым называют меня оджебве. Я Ненабожо.
Он беззаботно улыбнулся и добавил:
- Великий Кролик.
Он не стеснялся своего прозвище, он его любил всем сердцем и душой, как сказали бы те же смертные. А вот развеять любопытство стоило. По крайней мере просто так уйти из этой комнаты он не собирался.
- Мне было скучно и любопытно. Мир со временем утратил краски, стал другим.
Шаловливый дух вздохнул.
- Люди возомнили о себе слишком много, чтобы не проучить пару тройку в день. Не находите, Миктлантекутли? В наше время смертные решили, что они боги. Приходиться их в этом разубеждать. Работа тяжкая, но очень забавная. Время чудовищ ушло.
Он демонстративно вздохнул и невинно улыбнулся.
- Остались лишь серые посредственности. А они будут пострашнее чудовищ. И во сто крат скучнее. Не находите?

+1

9

Рассуждения божества о непознанной природе краеугольных камней мироздания – категорий того самого возвышенного порядка, что от начала времен отчего-то всякий раз вызывали в умах людей столь неоправданно трепетное почтение, невольно отразились на лице Миктлантекутли кривой гримасой, в его случае почитаемой за улыбку. Детальное развитие затронутой мимоходом темы, пожалуй, могло бы показаться даже занятным и до определенной степени трогательным, кабы не было уже столь избито, обсмоктано со всех сторон, пережевано и выплюнуто за утратой всяких вкусовых свойств.
– Ужель обозначенный вопрос взаправду так неоднозначен, как тебе вестимо хочется о нем думать? Мир – всего лишь сфера, наполненная спиралями взаимосвязей и вероятностей – тебе ли этого не знать? – ацтек с притворной укоризной в голосе наигранно удивился, придавая всей беседе более фамильярный оттенок. Они оба были существами сверхъестественной, чуждой для этого мира природы.
– Ни у хаоса, ни у порядка попросту не может быть четко очерченных границ, как не может быть однозначного конца или начала. Одно явление порождает другое, оно же его замещает, когда подходит срок – и этот процесс бесконечен. Что первично в сфере? Это вопрос без ответа и со множеством допущений одновременно. Все будет зависеть от того, к какой стороне окружности ты ближе стоишь. Переверни шар – и укрепившееся в сознании представление о мире обернется с ног на голову. Нет ни первичности, ни конечности, ни правила, ни ошибки – есть лишь то, к чему мы привыкли или нет. По той же причине нет ничего ненормального в измененном состоянии психики, вызванного, как это принято считать, воздействием какого-либо нервного расстройства, потому что нормальности априори не существует.
Ацтек с интересом слушал описание мира, где Ненабожо чувствовал себя, если и не хозяином, то уж точно полноправным участником некоего глобального священнодейства. Владыке мертвых вовсе не свойственно было какое-либо предубеждение относительно ценности земной жизни – это попросту было не его дело. Жизнь как таковая занимала мысли Миктлантекутли лишь отчасти – простым фактом своего существования, а потому он не видел нужды вступать в пустую полемику на предмет того, в чьем краю деревья зеленее, а небо голубее. В Миктлане не было деревьев, а та густая тягучая субстанция, по наитию почитаемая за небо, смешивалась с воздухом, проникала в землю, окутывала собой все вокруг – незримо и неизбежно.
– Ты же не человек – не навешивай ярлыков на то, о чем не имеешь понятия, – беззлобно рассмеялся ацтек. С некоторых пор его забавляла эта повсеместная маниакальная страсть поделить мир на черное и белое, на свет и тьму – словно других цветов Вселенная не знала вовсе. В Миктлане не было цветов – только оттенки.
– Я ни во что не окрашиваю мир – у меня нет на это ни права, ни желания. Да и мир не картина, чтобы тренировать на нем свои художественные навыки. Я здесь в роли, если хочешь, туриста, но в отличие от тебя не страдаю от скуки. Настоящее и впрямь изменилось, но факт сей было бы гораздо проще воспринимать, кабы реальности не приписывали черты, ей несвойственные. Вижу, ты любознателен но, по всей видимости, тебе не достает упорства, чтобы обернуть перемены в свою пользу.
Снисходительная улыбка тенью на один краткий миг скользнула на губах бога, и в следующую секунду владыка мертвых бросил равнодушный взгляд на все так же безмятежно застывшее на столе под простыней тело. Для бога Миктлантекутли покойник более не представлял интереса, став отныне всего лишь рабочим материалом для человека в его лице. Вот, где сущая скука, но это поправимо. Разумеется, поправимо.
– Значит он, – ацтек кивнул в сторону тела, – в твоем понимании, олицетворял собой ту самую серую посредственность, с коей ты взял на себя нелегкую миссию бороться? И его нынешнее нахождение здесь, полагаю, есть итог твоих усердных стараний в борьбе за правое дело? Удовлетворен результатом? – вопрос прозвучал с легкой ноткой иронии.
Миктлантекутли наконец отошел от своего новоявленного «пациента» и принялся бесцельно расхаживать по кабинету. Он подходил к приборам, задерживался подле них на несколько мгновений, будто бы что-то с задумчивым видом изучая.
– Не знаю, как ты, – наконец вновь подал голос бог, оборачиваясь к своему собеседнику, – а я – очень. Согласись, неожиданно получать сюрпризы со стороны, с которой их совсем не ждешь. Неожиданно, но приятно, – словно в подтверждение своих слов ацтек улыбнулся, плутовато прищуриваясь. – У тебя ценный талант, Ненабожо, – вкрадчиво заметил он, моментально посерьезнев. – Ты знаешь толк в развлечениях. Надумаешь повеселиться снова – пришли мне приглашение.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:23:20)

+1

10

- Как скучно жить, - отреагировал на описание мироздания Ненабожо, - спирали, взаимосвязи.
Он томно вздохнул, закатил глаза, а потом не выдержал и стрельнул хитрым взглядом в сторону собеседника. Он все отлично понимал, но ему было немного скучно вести сложные философские беседы на тему мироздания, божественного предназначения и прочей скучной лабуды. О, он умел быть серьезным, но никак не стоя рядом с мертвецом и ацтекским божеством.
- В общем стакан не до конца полон или наполовину пуст, - подытожил он, подойдя к столу, на котором лежало мертвое тело. В голове была мысль плюхнуться на край, отодвинув покойника. Последнему то все-равно, а стоять ему надоело.
- Мне больше нравится теория про трех или там четырех слонов, черепахе и плоской земле. Глупо, но так занимательно.
Определенно ацтеки в чем-то похожи на египтян. Нет, ненависти к жителям Юкатана он в данный момент не испытывал. Для этого нужно было пропустить с ним чарку другую и проснуться на пепелище. Ненабожо был мудр, стар и молод душой. Его сущность требовала приключений и всякого непотребства. Что поделать, бессмертное божество боролось с человеческой половиной внутри самого себя.
- Вся наша жизнь - один сплошной ярлык. Даже наши имена и те места, о которых мы говорим. Как говорила одна мудрая девочка одному глупому дяде - ложки нет!  А все остальное глупости или придуманные смертными мифы.
Ненабожо с неприкрытым восхищением выслушал остальную речь встреченного божества и ему очень понравился образ туриста, предложенный Миктлантекутли в качестве определения своего места в этом мире.
- Отлично, тогда я тот самый медведь, который научился вскрывать автомобильные двери и с удовольствием резвиться в машинах вот таких туристов, - Ненабожо прищурился и бросил на ацтекское божество невинный взгляд. - Кстати в свое время было забавно объяснять косолапым как можно бесшумно вскрыть дверцы. Они оказались сообразительнее некоторых царей природы.
Не выдержав, шаловливый дух все-таки плюхнулся на край стола, предварительно отодвинув простыню и проверив место, чтобы не почувствовать под собой холодных коченеющих пальцев покойника.
- А что мне мешает продолжить веселиться здесь? - Он чувствовал, что ацтекское божество не настроено быть суровым и гнать его в шею прямо в этот самый момент, - здесь стены слишком белые и пахнет лекарствами. Не порядок. Кстати, а как веселятся в твоей семье? Мы вроде как находимся в территориальном родстве, если верить людям. Как там они о нас? О, мы относимся к мифам и легендам коренных американцев. Так поделись, по-родственному. Как веселятся ацтекские боги? Жертвоприношения не предлагать. Мое чувство юмора не достаточно черное для этого.

Отредактировано Nanabozho (2014-11-12 00:46:24)

+1

11

– Медведи? В машинах? Ты серьезно? – восторженно присвистнул ацтек. – Ух ты! С твоими бы умениями стадионы собирать да смертным мозги морочить, а ты все по подвалам да по чужим машинам отираешься. И какими методами… – Миктлантекутли покачал головой, картинно поморщившись – мол, дальше и продолжать нечего. – Гринписа на тебя нет, – проговорил он сквозь смех. Разговор начал его откровенно забавлять. Только теперь он никак не мог взять в толк: то ли ему смешно оттого, что шутка и впрямь удалась, то ли же оттого, насколько чуднЫм и, по его личному разумению, откровенно глупым образом вся ситуация разворачивалась.
Отсмеявшись, но будучи все еще не в силах подавить улыбку, он поднял указательный палец, словно призывая к вниманию, но даже не столько собеседника, сколько себя самого, силясь вновь придать выражению лица более или менее серьезный вид.
– Между прочим, в Аризоне умышленное жестокое обращение с животными приравнивается к числу тяжких преступлений и карается штрафом в размере $150 000 или тюремным заключением сроком до полутора лет, – Миктлантекутли изобразил самую невинную улыбку, на которую только было способно ацтекское божество смерти. – Хотя откуда в Аризоне медведи?.. – он как-то неопределенно пожал плечами, на мгновение бросив на Ненабожо вопросительный взгляд, но тотчас же живо отмахнулся от несущественной мысли. И правда что, какие, к дьяволу, медведи?
Ацтек отошел к двери, прислонившись спиной к косяку, сунул руки в карманы врачебной формы и, чуть склонив голову на бок, принялся молча наблюдать за манипуляциями своего новоявленного божественного знакомца. Молчал он, впрочем, недолго.
– Ты там поаккуратнее, – владыка Миктлана небрежно махнул рукой в сторону покойника, – к твоему сведению, первая стадия трупного окоченения более чем наглядно проявляет себя уже спустя час после наступления смерти. Сколько мы уже тут с тобой ведем задушевные беседы? – вопрос был риторический, и в подтверждение этого Миктлантекутли, ловким движением отдернув край манжета, кинул беглый взгляд на запястье, сверяясь с часами. – Минут двадцать.
Он утвердительно кивнул, словно убеждая самого себя в правильности расчетов.
– Стало быть, сразу же после смерти происходит расслабление мышц. Вместе с тем одновременно запускается естественный процесс распада аденозинтрифосфорной кислоты. Иными словами мышцы плотнеют, укорачиваются, твердеют. Постепенно нарастает тугоподвижность суставов. – Все это ацтек произносил совершенно сухим, безэмоциональным тоном, вяло разглядывая браслет собственных часов.
– Короче, – резко прервался он, вновь обращаясь к собеседнику, – просто аккуратнее. У меня нет ни малейшего желания тратить время на переписывание истории этого бедняги и выдумывание логического объяснения тому, почему у мертвого парня, мирно упокоившегося в реанимации, в процессе транспортировки тела до морга оказались вдруг вывихнуты конечности.
Ацтек снова сунул руки в карманы, но с места не сдвинулся. На губах появилась привычная усмешка, а про себя он не мог не отметить того факта, что уж больно зачастили его знакомые «коллеги» по божественности справляться об ацтекских развлечениях. Их, к слову, было немало, но, увы, большая часть упоминаний об оных со временем обросла поистине завидным изобилием мифов той или иной степени кровожадности. Какое нужно было иметь цветистое воображение, чтобы представить, будто самая обычная игра в мяч всякий раз завершалась умерщвлением во славу богов проигравшего или согласно другой версии, наоборот – победителя. А вот еще гениальная гипотеза: оказывается мяч и вовсе был каменным, а игра в него требовала особой силы духа и маниакальной тяги к самопожертвованию и мазохизму. Однако современным поколениям нравилось так думать. Нравилось, потому что это было слишком просто, и подобное видение картины мира отлично вписывалось в их ограниченные представления о варварском устройстве быта чужой цивилизации. Миктлантекутли поначалу дивился, отчего при всяком упоминании о культуре его народа первым образом, возникающим в сознании людей, оказываются реки крови и горы гниющих человеческих тел? Но это было в прошлом, и со временем верховное олицетворение смерти по верованиям ацтеков пришло к выводу, что на все причуды человеческого сознания следует смотреть философски, потому что из всякого заблуждения всегда можно извлечь пользу для себя самого. Конечно, при условии, что действовать придется без эмоций, но ведь этой оговоркой сложно смутить смерть, не так ли?
Хотите ада? Будет вам ад.
– Белые стены… – задумчиво повторил Миктлантекутли, и впрямь оглядывая палату, словно бы убеждаясь в правдивости данного утверждения. – А ты что же, решил по случаю поработать над дизайном казенного учреждения? – он усмехнулся, не заостряя, впрочем, внимания, на затронутой теме. Цветовое решение в стенах больницы – последнее, что занимало разум ацтекского владыки мертвых.
– Что же до развлечений, – продолжил он, – видишь ли, в чем загвоздка: тебя не прельщают жертвоприношения, а я не имею ни малейшего понятия о повадках медведей. У нас они почти не встречаются – видимо, слишком жарко, – ацтек с притворным сожалением развел руками.
– А все-таки, медведи, – лукаво ухмыльнулся владыка Миктлана, – хотя нет, к черту медведей. Отчего же так мелко плаваешь? Ведь у тебя и впрямь есть все возможности для того, чтобы влиять на умы смертных, и не по мелочи. Неужели не хотелось придать привычным развлечениям больший размах?

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:10:38)

+1

12

- Стадионы, забитые потеющими обывателями с пакетиками попкорна и стаканчиками колы в руках? Фу, для меня это слишком мелко. Я не ремесленник. Да и скучно. Когда не видишь глаз и живой реакции, то спать хочется или пошутить. Последнее будет весело, но сорвет все представление. Я то свою натуру знаю, поверь.
На губах Ненабожо появилась мечтательная улыбка. Казалось, он уже прикидывает в уме, что и как он бы сделал. Но стоило услышать упоминание Гринписа как он фыркнул. А потом уже после упоминания закона о жестоком обращении с животными начал хохотать. Шаловливый дух смеялся некоторое время весело и от души, а потом ткнул пальцем в сторону погибшего:
- Он кстати из Гринпис. Сам признался. И вообще, почему это на меня его нет? Бедные мишки страдают в лесу от запахов чипсов и жареного мяса. Они тоже хотят прикоснуться к великой человеческой культуре и пожевать Мальборо. А я что, зверь? Ну показал, как коготками можно подцепить стекла боковые и опустить их вниз. А там уж все оставлено на совести мишек. И кстати, медведи в Аризоне есть. Это я тебя как специалист по местной фауне говорю. Их стало меньше, но есть еще бурые в горах.
Лекцию на тему процессов в умершем теле он прослушал с очень внимательным и вдумчивым видом. Пару раз даже хотел ввернуть что-нибудь этакое: "Ах вот оно как называется? А я то и не знал". Но решил, что не стоит. Он пришел сюда не ссорится.
- О`Кей, понял. Не пристраивай свой зад на пальцы этого мертвого парня, а то потом отчетов писать придется тонну. Без проблем, я буду следить за тем, куда сел.
Ненабожо вообще был парнем простым и иногда даже не злопамятным. Тем более, что здесь злиться было не на что. Он всегда различал такие вещи, как желание оскорбить или просто подколоть. А так как сам любил подобные вещи, то и прощал это другим. Тем более, что ацтекский бог был существом с чувством юмора и любопытен как представитель плохо ему знакомого пантеона. А ведь жили то на одном континенте... Ну, почти одном.
- Конечно же поработать над дизайном. Представь, - Ненабожо спрыгнул на пол и развел руками, - стены морга и реанимации в кроваво-красных разводах, а? Чтобы человек сразу же проникся атмосферой и ситуацией. Приемное отделение в ярко-зеленый, чтобы настроение поднять. Ну или оранжевый, да так, чтобы настоящий вырви глаз получился. Каждый этаж со своей расцветкой. В общем человек точно должен понимать где находится. А то так и заблудиться можно. Да и вам будет веселее.
Он опять как всегда начал нести чушь, пытаясь параллельно придумать что-нибудь, что бы он мог выкинуть в этом местечке.
- Размах? - Ненабожо остановился и внимательно посмотрел на Миктлантекутли с любопытством. А его человеческие уши неожиданно вытянулись и покрылись белым коротким густым мехом. Лишь кончики были угольно черными, как у любого добропорядочного кролика, - у тебя есть идейка?
Он начал забавно шевелить своими кроличьими ушами, как если бы сам был им. Выглядело это забавно. Но простым смертным лучше было подобное не видеть.
- Ох, готов вязаться в любую авантюру. Жаль, что напрямую на умы смертных я влияю лишь в их сне. Но и во времена бодрствования их же могу пошалить от души.

+1

13

Было любопытно наблюдать за божественным «коллегой» с другой части континента и сложно было не заметить, насколько же разнились культуры. Ацтеки со своей страстью к театрализации, вычурным восприятием действительности, несоизмеримо высокими моральными принципами и подчас совершенно гнусной практической реализацией оных едва ли походили на северян, чья жизненная философия зиждилась на гармонии и балансе как на первозданных основах всего сущего. Даже картину мира представители этих отнюдь не самых далеких по привычным географическим меркам народов раскрашивали в разные тона, и, тем не менее, всех их объединяло одно – умение ценить уникальность, не судить о явлении поверхностно, но докапываться до деталей, замечать частности, признавать индивидуальность и в какой-то мере благоговеть перед ней. Именно этой способности монотеизм во всех его проявлениях напрочь лишил человечество. Стер, словно пыль, из подсознания; вытравил из души подобно паразиту, тем самым обесценив саму душу, обезличив ее, подбив под некий среднестатистический «идеал», который удобно учитывать, коим легко управлять, который попросту не способен заставить думать о себе чуть больше, нежели изначально предписано.
Ненабожо с присущим его натуре энтузиазмом говорил о развлечениях, очевидно, подразумевая под этим понятием что-то свое, но все же много более приближенное к общепринятому живому восприятию, тогда как Смерть, как и пристало всякому неоспоримому антагонисту, будучи зацикленной лишь на самой себе, смотрела на окружающую действительность сквозь призму особого, пресыщенно-заупокойного миропонимания. Однако это ничуть не мешало Миктлантекутли мысленно соглашаться с доводами собеседника, когда тот говорил о прямом контакте и так называемой «живой» реакции, эмоциональном отклике, выражающим крайнюю степень заинтересованности и подлинную вовлеченность участников. Справедливости ради, надо отметить, что в случае с самим владыкой мертвых, говоря о реакции, подразумевать можно было что угодно, кроме собственно жизни. Истинно живое рядом с Миктлантекутли таковым было обречено оставаться недолго. Такова уж природа Смерти.
Ацтек с неподдельным интересом наблюдал за диковинными трансформациями облика своего собеседника. Наверное, всякая божественная сущность усматривала в своей исконной нечеловеческой наружности нечто сакральное, дарившее воодушевление и хотя бы иллюзорно, но возвращающее на какой-то миг изголодавшееся по свежей вере сознание в те достославные времена, когда желание прикрываться личиной смертного приравнивалось к особо извращенным эротическим фантазиям, о коих в приличном обществе было не принято заикаться. Для полноты картины и, так сказать, приближенной к ожившей реальности визуализации в этой больничной комнатушке, напичканной навороченной, но подчас совершенно бесполезной аппаратурой, теперь не хватало только полностью перевоплощенных языческих божков и горстки незадачливых очевидцев – ну, не вхолостую же спектакль ставить. Пушные мифологические грызуны, пернатые скелеты с ярко выраженной склонностью к членовредительскому фетишизму и мирно коченеющий субъект вполне себе заурядной, равномерно синеющей человеческой наружности – редкий паноптикум.
– Воистину мир бы без идей рухнул, – с некоторой долей задумчивости в голосе отозвался ацтек. – Не то чтобы я вот так наскоком предлагал что-то конкретное, да и предложения мои в подавляющем большинстве случаев имеют особенность идти в разрез с расхожими представлениями о благочестии и правомерности. – Прозвучало это крайне размыто, что было в данном случае весьма созвучно с мыслями владыки преисподней. Вопрос и впрямь до определенной степени его озадачил, заставив невольно задуматься об альтернативных методах привнесения необходимой доли остроты в нынешнее невыносимо осмысленное существование. И мысли ацтека сами собой играючи переключились с личности его божественного «коллеги» на свою собственную. Удивляться сему факту, впрочем, приходилось едва ли – в Миктлане альтруизм не был в цене. Он там попросту не приживался.
– Все зависит от того, – так же обтекаемо продолжило божество, – насколько принципиально для тебя личное участие в процессе, потому что иной раз куда более занимательно бывает лишь намекнуть, задать нужное направление, а после понаблюдать за развитием событий со стороны. Человек – существо ведомое, сильно подверженное влиянию, в особенности ментальному, но разумное. Он хочет использовать головной мозг по его прямому назначению, но это не всегда оправдывает ожидания и приводит подчас к весьма неожиданным последствиям. Заставь его действительно думать, грезить навязчивой идеей в отношении того, что небезразлично тебе, и дай волю разгуляться фантазии подопечного, сотри в его сознании рамки разумного и допустимого – и наслаждайся увлекательнейшей картиной абсолютно любого жанра. Разум и личность – ключевые элементы любого рода затеи, ограниченной во времени лишь жизненным интервалом. А вот душа... – владыка Миктлана на мгновение замолчал, пристально взглянув на собеседника. Он перевел взор на покоившееся на столе тело, и губы ацтека медленно растянулись в улыбке, обыкновенно не сулившей ничего хорошего.
– Душа – категория уже совсем иного порядка. Готов ли ты ввязаться в авантюру, имея в своем распоряжении чужое сознание, пребывающее в разладе с душой?

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:06:57)

+1

14

- Благочестие и правомерность? - вид у Ненабожо в этот момент был оскорбленный.
Он даже произнес последние слова с каким-то отвращением. Как же его смешили те, кто отстаивал подобные принципы в жизни. На словах подобный сверхъестественные существа или простые смертные всегда были правильными до боли зубовной. Но на деле обычно оказывались настолько отвратительными, что хотелось подбросить им пару забавных приключений. И это стало бы некоторым уроком для них. Не строй из себя добродетельного, коль в душе ты подл и мерзок. Не поучай других, не пытайся строить из себя идеал.
- Личное участие принципиально, - ухмыльнулся шаловливый дух. - Какой смысл шалить, если ты не видишь всего от и до? Какой смысл придумывать что-то заковыристое и забавное, если ты не будешь наслаждаться всем процессом?
Он конечно же понимал, о чем говорит его собеседник. И сам частенько выступал в роли вот такого провокатора или опасного советчика. Но как же это было скучно смотреть со стороны. Он был слишком активным и нетерпеливым, чтобы быть обычным наблюдателем. Хотелось куда-то бежать и что-то делать.
Все время их разговора длинные кроличьи уши то становились торчком, то прижимались к голове и ложилась на плечи. напоминая две широкие седые пряди. Они были в данный момент и забавны украшением и отличным способом слышать звуки на большом расстоянии.
Он слушал рассуждения Миктлантекутли, внутренне восхищаясь высоким слогом, которым изъяснялся его сверхъестественный коллега и невинно улыбался. А когда начал понимать к чему собственно тот вел речь, то его забавные мохнатые уши встали торчком, а потом начали медленно втягиваться, теряя мех и становясь похожими на обычные человеческие уши.
- Чужое сознание, пребывающее в разладе душой? О.
В глазах Ненабожо вспыхнул настоящий охотничий азарт.
- Предлагаешь провести ему экскурсию, так кажется называют то смертные, в Мир Духов? Заставить встретиться с самим собой и..
Он не был зло воплоти и никогда не трогал людей просто так. Любое его действие было мотивировано и изначально было направлено на то, чтобы человек сделал шаг к самосовершенствованию. И не было в том вины, если смертный оказывался трусоват и собственными же действиями загонял себя в ловушку, где погибал или сходил с ума. Естественный отбор - так кажется говорили люди, когда созерцали дикую природу. Для богов мир смертных был столь же дик и примитивен. И от этого был притягательным.
- Я согласен, да. Я уверен, что тебе уже известна возможная кандидатура? И...  А, ладно. Так кого хочешь предложить в качестве нашей общей жертвы? Это же больница. здесь есть люди в коме или те, кого смертные называют сумасшедшими. Последние особенно интересны. Люблю сводить с ума тех, кто уже это сделал один раз.
Сказав это, Ненабожо расплылся в беззаботной улыбке.

+2

15

– Есть множество способов наслаждаться процессом, причем интенсивность производимых при этом телодвижений отнюдь не тождественна остроте ощущений, – неопределенно заметило божество смерти, впрочем, не давая озвученной мысли дальнейшего развития. В конце концов, каждый вправе рисовать действительность теми красками, что приходятся по нраву его эстетическому восприятию, а навязывать свой образ мыслей лицу стороннему Миктлантекутли не любил. По крайней мере, это был явно не тот случай, когда любого рода давление виделось обоснованным шагом. Нынче же его попросту подогревало любопытство и, пожалуй, сиюминутное желание развеять повседневную скуку, что была неизменной спутницей профессиональной деятельности его земного воплощения.
– Сумасшедшие? – владыка мертвых удивленно вскинул брови. – Брось! Кто тебе сказал, что их рассудок испытывает хоть сколько-нибудь существенный дискомфорт. Изменение сознания, вызванное тем, что смертные называют психическим расстройством, очень похоже на эффект, спровоцированный действием сильных диссоциативов: любые мыслительные преобразования, являясь следствием химических реакций, могут вызывать беспокойство ровно до той поры, пока не наступает принятие. Человека, переживающего болезненное предвкушение ментального перехода на следующее плато, отпускает навязчивое ощущение липкого ужаса от того, что такого рода перемещение может с большой вероятностью сопровождаться крушением мира, в тот самый момент, когда совершение подобного краха представляется вариантом приемлемым. Мир, умирающий в голове, обречен на возрождение себя самого в новой ипостаси. Стоит лишь допустить этот факт – и страх исчезает. Сумасшедшие не более ненормальные, нежели все остальные топчущие эту землю живые твари – просто их разум существует в ином измерении.
Ацтек рассуждал ровным, чуть ироничным тоном, словно говорил о самых заурядных повседневных вещах, ведь для него оные таковыми и являлись. Смерти пристало досконально разбираться в состоянии человеческой души и прочности ее связи с сознанием, потому что, в сущности, это было единственное, что по-настоящему заботило того, кто представлял в своем лице подлинную изнанку жизни.
– Что же до коматозников, – бог выдержал короткую паузу, наблюдая за трансформациями внешнего облика своего собеседника, – быть может, ты удивишься, – с невинной улыбкой продолжил он, – но я не люблю убивать. Просто не усматриваю практической пользы в том, чтобы отбирать жизнь, руководствуясь лишь одномоментным порывом.
Себя самого Миктлантекутли без ложной скромности разумел существом в высшей степени здравомыслящим, а отношение к жизни у него складывалось исключительно прагматичное. Олицетворяя собой неминуемый исход, владыка Миктлана чтил жизнь ровно в той мере, в которой оная гарантировала его собственное процветание. Иными словами: когда не станет жизни – попросту нечему будет умирать.
– Нет ничего приятного в том, чтобы отбирать силой то, от чего не будет прока, – пояснил он, беспечно пожав плечами. – Оставляя жизнь, душа переходит незримую грань, за которой меняется ее энергетический фон, она перерождается, ее одолевают сомнения, она смотрит на порядок вещей уже совсем с иного ракурса, движется навстречу неизвестности, ведомая любопытством, жаждой познания, разочарованием и пресыщенностью жизнью, которая уже ничего не в силах ей дать. И в этот момент неосязаемый сгусток чистой энергии не обременен ничем кроме собственного сознания, которое на поверку с душой оказывается связано куда сильнее, чем с телом. В этом смысле преднамеренное убийство есть акт отчаяния, выстраданный под натиском бесконтрольных эмоций и не дающий на выходе ничего кроме заполняющей разум пустоты от все возрастающей неудовлетворенности. Я не стану никого преждевременно лишать жизни, – ровно подытожил ацтек. – Это не в моих интересах. Не здесь и не сейчас. Однако…
Он наконец отлепился от дверного косяка и подошел вплотную к столу с мертвым телом. Неспешно обойдя его по кругу, Миктлантекутли остановился строго над головой покойника.
– Я могу вернуть его.
Владыка Миктлана поднял взгляд на своего божественного гостя, и, не встретив сколько-нибудь определенной реакции со стороны последнего, коротко усмехнулся.
– Это не будет оживлением мертвецов в том вульгарном понимании, что возникает в воображении смертных при одном лишь упоминании подобной возможности, – пояснил бог, вновь возвращаясь к задумчивому созерцанию мертвого тела. – Он не встанет и не начнет бегать по больнице, распугивая пациентов и персонал. Его телесная оболочка более нежизнеспособна. Сейчас это лишь вместилище всевозможной требухи, которая в скором времени начнет разлагаться.
Аккуратным, почти бережным жестом Миктлантекутли обхватил ладонью макушку покойника, зарываясь пальцами в волосы, все еще сохранявшие обманчивую мягкость – призрачную иллюзию жизни.
– Можно вернуть его сознание, которое тотчас же начнет яростно тянуться за душой, увлекаемое естественной связью, но будучи заключенным в этом теле, окажется не в состоянии добиться желаемого и будет готово последовать за любым, кто пообещает хотя бы вскользь гипотетическую возможность такого воссоединения.
Ацтек говорил тихо, нехорошо улыбаясь и не отрывая взгляда от своего божественного собеседника. Левая кисть владыки мертвых в какой-то момент напрочь лишилась всех кожных и мышечных покровов. Бледно-серая костлявая длань Смерти, осторожно касаясь мертвой плоти, жестко фиксировала голову и без того неподвижного тела, оставляя на коже едва заметные отметины от когтей, но не нанося действительно серьезных повреждений.
– В отличие от тела сознание будет функционировать в полной мере: откликаться на внешние импульсы, испытывать всю гамму присущих живому человеческому существу эмоций, но, пребывающее отдельно от души, оно не сможет избавиться от этого тела без посторонней помощи. В этот момент ему можно показать что угодно, заставить испытать первобытный ужас или восторг такого порядка, какой ему не был доступен при жизни; можно позволить увидеть собственную душу или даже иллюзию ее уничтожения – словом, любой каприз в пределах твоей фантазии и возможностей. Или… – многозначительно потянул ацтек, на миг замолкая. Улыбка стала шире, неуловимо превращаясь в мертвый оскал, гротескно крививший лишенный кожи череп в безумной гримасе.
– Можно пойти иным путем, – продолжил Миктлантекутли, возвращая себе человеческий облик, – внести элемент интриги и посмотреть, кому скорее удастся переманить на свою сторону то, что осталось от этого бедолаги. Какая часть его личности в конечном итоге окажется сильнее: сознание или душа?

+1

16

Ах эта игра с жертвой на расстоянии. Ненабожо никогда не понимал этого. Он был котом в душе. Нет ничего прекраснее, чем быть рядом, видеть и чувствовать все чувства того, на кого будет обращен гнев или расположение самого духа. Правда, он сам не был уверен, что лучше в его случае. Его расположение или его гнев? Он всегда замечал за собой странные проявления чувства юмора. А в компании с богом, ведающим загробным миром было очень даже любопытно посмотреть, в какие игры играет он.
- Ты не прав, - возмутился Ненабожо, - оказаться в мире сумасшедшего крайне любопытно. Там можно столкнуться с чем-то любопытным и необычным, пощекотать нервы. Так кажется смертные говорят? Подергать смерть за усы.
На пару мгновений он замолк, пытаясь сообразить почему это надо обязательно дергать за усы смерть. И есть ли у последней эти самые усы?
- Если конечно у смерти эти самые усы есть? Учитывая любовь людей за них дергать, - шаловливый дух пожал плечами и беззаботно отмахнулся рукой от своего же вопроса, переводя его в разряд риторических, не требующих ответа.
Слушая рассуждения своего, как оказалось крайне прагматичного знакомого, о душе, Ненабожо понимал, что они кое в чем различались. Он обожал процесс, а Миктлантекутли явно предпочитал итог. Великий Кролик не был против подобного подхода к жизни. Просто оно было иным и все. В душе шаловливого духа проснулась жажда исследователя. Ему хотелось понять ход мысли ацтекского божества. Вот хотелось и все. Зацепил его этот мрачноватый парень.
А потом он узрел то, что не всегда любили ему подобные демонстрировать окружающим - проявление своего дара во всей красе. Будучи знатоком перевоплощения, он оценил спец эффекты и даже беззвучно поаплодировал. Было в возвращении человека к жизни что-то завораживающие, что-то древнее и будоражащее кровь.
- Душа или сознание? Хм, - в его представлении человек и его нематериальные сущности выглядели иначе, - сознание или душа.
Он начал раскачиваться с пятки на носок, засунув руки в карманы и делать вид, что сомневается. Но все это было лишь театральщиной.
- А, давай!
Он вытащил руки из карманов и начал закручивать рукава, как если бы готовился к трудной и тяжелой работе.
- Не против прогуляться по Миру Духов?
Он любил авантюры, но предпочитал играть на своей территории. При всей своей легкости и внешней безбоязненности, он был достаточно древним, чтобы научиться осторожности. Если ступаешь на незнакомую тропинку - убедись, что на ней нет отпечатков лап кугуара.

+1

17

Для ацтеков смерть была самым обычным явлением, ожидаемым и даже заурядным. Такой, впрочем, ее находили и многие другие культуры дохристианской эпохи. Жрецы древних религий верили в земную конечность времени, единственный путь вне пределов которого всегда лежал в Космос. При этом именно душе уделялось первостепенное внимание. Оная представлялась реальной физической субстанцией, ограниченной в пространстве лишь телом и разумом. И тело, и разум также были в равной степени реальны, однако они суть лишь части души, причем одни из очень многих. Вопреки расхожему мнению ацтеки не убивали ради забавы или в силу удовлетворения собственного извращенного удовольствия. Жертвоприношения имели в своей основе глубокую идею, неподвластную пониманию христианским разумом: человеческие тела и их время служили своего рода стартовой площадкой для запуска души в Космос.
Смерть обычно касалась души, начиная с сознания – самой податливой и уязвимой ее составляющей. Анестезируя волю, она увлекала измученную агонией душу в те забытые времена, когда ту окружающая реальность еще не била так часто – назад, в юность, в младенчество, в саму идею зачатия, дальше и дальше. В определенной степени Смерть отождествлялась с человеком, которого убила. В этом смысле она в какой-то момент разделяла его участь, временно теряя, таким образом, собственную целостность. Но Смерть вынуждена приносить подобную жертву: ей должно самой стать смертной и умереть, чтобы затем возродиться.
Слой воздуха вокруг костлявой руки ацтекского бога едва заметно завибрировал и начал плотнеть, постепенно приобретая глубокий фиолетовый оттенок. Тот, в свою очередь, сменялся ультрамарином, плавно перетекавшим в лазурно-голубой, травянисто-зеленый, искрящийся золотистый, что постепенно темнел до терракотового и темно-красного. Цвета в строгой последовательности сменяли друг друга, окутывая голову покойника подвижной голографической вуалью. И в какой-то момент все прекратилось. Цвета разделились, змеящимися волнами расходясь вдоль по мертвому телу – от макушки до пяток, тем самым фактически визуализируя распад единой души на отдельные ее элементы. В этом смысле весьма преуспели индусы с их теорией чакр, отождествляющих собой ключевые астральные центры, что обеспечивают тонкое эфирное тело определенным видом энергии. Эта идея, по сути, не менялась в зависимости от культурной принадлежности, просто именно индусам удалось ее доходчиво разъяснить.
Миктлантекутли медленно отнял руку от головы покойника, плавно выуживая пальцы из вязкого марева. Четко очерченная траектория движения отпечаталась в пространстве слабой серебристой фосфоресценцией. В тот же миг прочие цвета померкли, и лишь меж закрытых глаз мертвеца контуры темно-синей сферы сжались до размеров перепелиного яйца, а потом исчезло и оно.
Ацтек на мгновение прикрыл глаза, направляя незримую волну своей силы на фиксацию оторванного от души сознания в мертвом теле. Собственные ощущения при этом варьировались от приятного покалывания в кончиках пальцев, до навязчивого болезненного давления в голове. Возвращение к жизни в таком противоестественном понимании, казалось бы, истинно сакрального процесса, обыкновенно не входило в повседневные обязанности богов смерти, но относилось к разряду тех занимательных умений, что веками пылились по затрапезным чуланам божественного подсознания и беззастенчиво игнорировались их обладателями ввиду нецелесообразности практического применения. Обыкновенно, убивая, Смерть возрождалась в приторном удовольствии, щедро приправленном мерцающим шлейфом лихорадочной боли. Но печальное развенчание иллюзии состоит в том, что чем больше ты убиваешь – тем меньше удовольствия и боли получаешь взамен. В конце концов, убийство перестает восполнять собой собственные энергетические потери. И тогда, чтобы в полной мере заместить собой жизнь, Смерть должна сама прожить ее, испытывая удовольствие и боль в полной мере, и посредством этого отождествляясь с призраком, которого убьет.
Миктлантекутли не мог сказать наверняка, видел ли его собеседник занимательные бесплотные трансформации, окутывавшие бренное тело радужной зыбью, но если Ненабожо был способен обращаться к сознанию человека, то ему едва ли составляло труда почувствовать в помещении энергию отнюдь не божественного свойства.
– Коли тебя прельщают миры сумасшедшего, – вкрадчиво заметил ацтек, обращаясь к своему собеседнику, – у тебя будет возможность провести нашего клиента в один из таких. Очень  даже может статься, – продолжил владыка Миктлана, – что загадки  жизни, которые человек не сумел или не успел разгадать, не оставляют попыток заявить о себе и после смерти. Вместе с тем было бы обоснованным предположить, что все следует делать вовремя, и неурядицы жизни должно решать, пока физическая оболочка жива – иными словами, пока в распоряжении человека есть аппарат, в котором и происходят любого рода жизненные процессы.
Ацтек, наконец полностью вернув себе человеческий облик, отступил на два шага назад от мертвого тела. Нервное мерцание человеческого сознания, только что самым бесцеремонным образом выдернутого из-за черты, ощущалось почти физически.
– Ведь после смерти может открыться, – Миктлантекутли коротко усмехнулся, остро чувствуя рваные колебания дезориентированной души, – что проблемы остались, однако справиться с ними окажется уже в сотни раз сложнее.

0


Вы здесь » In Gods We Trust » Основная игра » (02.02.2014) Брань, Веселье, Мор и Смерть


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно