Человечество суть категория в высшей степени загадочная, непоследовательная, крайне порывистая и напрочь, просто катастрофически и бесповоротно лишенная логики. В противном случае как иначе объяснить тот факт, что люди создали богов, воспевая собственные потаенные желания, взращенные в лабиринтах извращенного подсознания; благоговея перед затаенными страхами, вскармливая драгоценными крупицами своей же души тех чудовищ, что рождал разум, измененный под влиянием различного рода природных веществ, изначально непременно стоявших в эволюции на ступень выше слишком падкого на соблазн человечества? Говорить не то, что думаешь. Обманывать себя, разубеждая в естественном понимании очевидного. Воспевать жизнь, самозабвенно воздавая почести смерти. Что это? Незримое влияние трансцендентного, заложенная природой первородная наивность или попросту неизбежный сбой биологической программы, сопровождаемый необратимой деформацией генетического кода и, как следствие, сопряженный с потерей доброго процента не поддающейся восстановлению информации? Миктлантекутли не знал ответа на этот вопрос. Он искренне не понимал, какая сила двигала людьми в их отчаянных попытках цепляться за жизнь, когда перед глазами возникал безмятежный лик Смерти. Было время, когда, будучи чуть моложе в своем нынешнем смертном воплощении, ацтекский владыка мертвых в угоду собственному сугубо научному интересу даже спонсировал в обход закона в нетрадиционного рода исследованиях группу особо инициативных американских студентов-энтузиастов, жаждавших познать таинство перехода человеческой души в мир беззвучных теней и туманов. Нет, сама смерть Веласко не интересовала: было бы моветоном уделять столь пристальное внимание самому себе. Он силился расшифровать тот набор персонифицированных энергетических импульсов, что исторгала душа в момент перехода сквозь границу реальности. Но, увы, его смертных подопечных куда больше привлекал мистический флер серых будней упокоившейся душонки за гранью, а самому богу, видимо, попросту не доставало стимула докопаться до сути. Все дело в том, что Миктлантекутли решительно не было дела до человечества с его заботами, радостями и печалями, с его гневом, нервным напряжением и блаженным экстазом – словом, до всего того, что неизменно сопровождало всякое существо в его тернистом жизненном пути. Люди с их насыщенным эмоциональным фоном его попросту не интересовали. Ему всегда была нужна одна лишь душа в чистом виде, в образе простого сгустка энергии, если и способного обретать антропоморфную форму во мраке преисподней, то лишь благодаря сердобольной пастве, коей ассоциативное мышление здорово помогало хоть как-то объяснять мир. Закончилась подпольная авантюра возымевшими верх земными страстями смертной ипостаси древнего ацтекского божества, в какой-то момент попросту не пожелавшего более тратить свои кровные сбережения на исследование того, о чем он и без того был осведомлен досконально. Непризнанные же первооткрыватели, яростно мечтавшие узреть свет за чертой, свою черту в конечном итоге переступили, вот только поведать миру о деталях сомнительного открытия никто не успел.

Ночь стремительно падала на землю, заполняя пространство чернотой – мягкой, словно вата, и вязкой, точно деготь. Музыка не стихала, неутомимый сонм голосов гнусавым роем галдел где-то на периферии сознания.
Отстраниться от всего. Не думать. Не ждать. И не предвосхищать. Просто наблюдать, по обыкновению бесстрастно, со стороны, будто ты смотришь на все сквозь двойное стекло, приглушающее шумы и гасящее вибрацию. Шаг за шагом, в одном темпе – едва сбитое дыхание, только нервный дерганый жест выдаст тебя с потрохами. Улыбаться одними глазами – ведь кто-то может смотреть в этот миг на твои губы. Впрочем, кому какое до тебя дело, когда живые с маниакальной увлеченностью воспевают покойников?
Монтойя мысленно усмехнулся не к месту затесавшимся непрошеным мыслям, губы на миг тронула едва заметная бессмысленная улыбка: он давно отвык от религиозных празднеств такого рода. Люди вокруг смеялись, разноцветные огни мерцали, музыка шумела в ушах, сахарные черепа приветливо улыбались, а с самодельных плакатов со всех сторон то и дело щеголяли радушным оскалом рисованные скелеты. See you soon.
Разноцветная ночь чужого триумфа незримо кралась на мягких лапках где-то в паре шагов за спиной, медленно, нестерпимо сладко, легко и жарко дыша в затылок ароматами ночного иноземного города, звуком мелодичного хохота смерти, золотистым цветом текилы, смешанным с рыжими всполохами и приторно навязчивым запахом традиционных цветов.
Первоначально ацтек явился сюда лишь с одной целью: воочию узреть ту, что своими сознательными или нет действиями вносила определенный диссонанс в его собственный, хоть и порядком захиревший, но все-таки культ, все еще теплящийся, пожалуй, благодаря лишь самой своей сущности. До сих пор он видел ее лишь на картинках, изредка подмечая диковинные алтари, что не были редкостью и в его городе. И вот теперь его вело обыкновенное любопытство, нездоровое, почти непозволительно живое. Христианская благодетель с ярко выраженным ацтекским оскалом – мексиканская Смерть. Квинтэссенция гротеска.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:30:23)

Туристы, прибывавшие в Мексику в канун Дня всех Святых, должно быть, в какой-то момент всерьез ловили себя на мысли о том, что если и умирать, то непременно здесь – на глазах у шальной ночи, в объятьях горячих песков. Смерть во все времена оставалась наилучшим приключением в жизни, и лишь мексиканская ее ипостась по сей день не утратила той редкой по сегодняшним меркам способности обратить первостатейную скорбь человечества в красочный фарс. Всего-то каких-нибудь 400 с небольшим миль между чопорным христианским оплотом и смеющимся в лицо чинно-праведной богоугодной христианской жизни разгульным карнавалом во славу почти возмутительно беззаботной смерти. Ацтеку было, с чем сравнивать: его нынешнее пристанище являлось административно-территориальный единицей совсем иной страны, где хоть и сказывалось, в угоду территориальному расположению города, влияние мексиканской культуры, местные власти отнюдь не поощряли особо изощренное марание «дикарской» раскраской светлого лика благочестивой американской мечты.
Удивительно амбициозной мразью способна быть самая обыкновенная серая посредственность. Животным с идеально отточенной похотливостью, умело замаскированной под самой невинной добродетелью, кем-то старательно выточенной на пластиковой маске смазливой мордашки. Зверем, наделенным инстинктом несомненного превосходства и упивающимся иллюзией собственной непогрешимости.
Монотеизм, словно подстегиваемый неутолимым голодом хищник, явился несколько веков назад в эти земли, а, распробовав местной крови, живо сменил привычный рацион, принявшись с маниакальным упорством выкашивать на своем пути все, что не утратило еще способности шевелиться. Между тем тварь при ближайшем рассмотрении выдалась не такой уж и идеальной: облезлая шавка, насытившись до отвала, оказалась падка на лесть, гнусаво поскуливала, охотно шла к рукам и ластилась с трогательной покорностью, требуя от укротителя минимальных усилий – стоило лишь позволить ей чувствовать себя тем, кем ей самой так отчаянно хотелось казаться в собственных осоловелых глазах. И вовсе не нужно крови – «заслуженных» почестей хватит с лихвой. Тошнотворный вкус и вязнущая на зубах приторность, не позволяющая отличить подлинный мескаль от разбавленного мочой бильче. Возведенный в культ миф о незаменимости дал заметную трещину с рождением этой взбалмошной Белой Девочки. И то, в чем не преуспели в свое время ацтеки, оказалось вполне по силам новоявленной мексиканской Смерти. Этот факт никак не шел из головы, гудя назойливым насекомым в ушах, прихлопнуть которое, вопреки здравому смыслу, совсем не хотелось. Гораздо более интересной альтернативой виделась возможность поймать неугомонное существо, рассмотреть повнимательнее, попытавшись докопаться до сути.
И все же христианский мир стоило поблагодарить хотя бы за то, что, оседая в свое время в этих горячих краях, он не просто без спросу запустил корни в благодатную почву, но и рассыпался певучей музыкой затейливого наречия, столь непохожего на все существовавшие на древней земле вариации науатля. Испанская речь завораживала, ей поневоле можно было заслушаться.
– А мне эта фиеста запомнилась в красно-черных тонах, вот только черепа по тем временам были настоящими, – задумчиво протянул ацтек, окидывая взором пестроликую толпу. – Но, – он с улыбкой взглянул на виновницу торжества, – нравы меняются. Однако традицию отмечать день рождения с размахом, вижу, ты сохранила. Понимаю, – одобрительно кивнул бог, – сложно не поддаться соблазну, когда сама природа тому благоволит.
Яркая мексиканская Смерть с разрисованным лицом, разрывающая глубокую бархатную черноту южной ночи ослепительно белым нарядом – как насмешка над христианской непорочностью. Невинность с повадками карнавальной девчонки, родившаяся на ацтекской земле, воспитанная лицемерным благочестием, играючи, с улыбкой бросившая вызов ортодоксальной доктрине, приманив потерянные души столь притягательной ноткой свободы.
– Узнала меня, – не вопрос – простая констатация факта. – Тогда позволь тебя поздравить, коль скоро уж волею случая мне довелось оказаться на родной земле именно в этот день.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:24:02)

[AVA]http://static.diary.ru/userdir/1/4/1/9/1419342/82137652.jpg[/AVA]До каких пределов способен расшириться спектр эмоций у Смерти? Сложно судить о пределах, когда дело так или иначе касается смерти. Сочетание удивления, секундного замешательства, даже толика смутно уловимого возмущения, помноженные на игривый азарт и неутолимую жажду приключений – вся эта гремучая смесь пронеслась вихрем, отразившись непередаваемым выражением на разукрашенном лице мексиканской Святой. У любого среднестатистического человека столь насыщенный эмоциональный фон в исполнении хранительницы потустороннего мира, должно быть, вызвал бы шок разной степени культурности, когда мозг обыкновенно отказывается передавать внятные сигналы речевому центру. Однако, с точки зрения, владыки ацтекской преисподней, это выглядело напротив – до крайности забавно.
– Неужто поверила в случай? – Миктлантекутли живо изобразил преувеличенно наигранное изумление. – А я-то было подумал, что современная Смерть не утратила способности разгадывать тайны души, – ацтек с притворным сожалением покачал головой – мол, экая непроницательность поселилась в нынешнем замогильном сообществе.
Разноцветная толпа меж тем бушевала вокруг, а неугомонная мексиканская Смерть все забавлялась на радость своим приспешникам и просто любопытствующим туристам, не побоявшимся с головой окунуться в гущу местного экзотического колорита. Миктлантекутли наблюдал и никак не мог отделаться от ощущения, будто весь этот пестро-ликующий карнавал в действительности повторяет тот самый день чествования бескрайнего задверья Миктлана в те далекие времена, когда ацтекская культура переживала свой наивысший расцвет, с той лишь разницей, что нынешний День Мертвых в Мексике хотя и являл собой одну из версий прежней не менее экзальтированной вакханалии, данная вариация на какой-то стадии своего развития подверглась жесткой цензуре – не иначе как в угоду столь рьяно культивируемой жалости по отношению к уныло доживающему свой век людскому воображению.
– Разве смерть допускает случайности? – многозначительно поинтересовался ацтек, устраиваясь за столиком и неотрывно следя за своей шебутной собеседницей. – Ты их допускаешь?
Улыбка стала походить на хищный оскал, впрочем, едва ли мимические ухищрения подобного свойства были способны хоть сколько-нибудь напугать Смерть, но ведь и не это вовсе считалось за самоцель сегодняшнего визита Миктлантекутли в родные края – ту их часть, где к исконной культуре этих земель люди испытывали еще хоть какое-то уважение.
Празднество меж тем не утихало ни на мгновение: воздух, буквально пропитанный разгульным духом свободы, одновременно совершено удивительным образом создавал атмосферу свершения некоего сакрального таинства, где даже робкой мысли о беспорядках какого угодно рода попросту не было места. Мексика ликовала, самозабвенно восхваляя Смерть, и вместе с тем живя, как никогда отчаянно.
Что же до самих ацтеков – они, в свое время, умели развлекаться ничуть не хуже и подходили к этому вопросу с завидной самоотдачей. Впрочем, едва ли те формы праздничных увеселений, что так забавляли когда-то увлеченных выходцев с Астлана, сумели бы побить рекорды популярности у нынешних поколений. Технический прогресс и тлетворное влияние мелочного и склочного по пустякам монотеизма крайне негативным образом сказались на обществе, обратив души в стадо загнанных овец, щедро вскормленных навязанной богобоязнью.
– Ну, коль уж для тебя так принципиален антураж… – неоднозначно заметил владыка преисподней, кривя губы в лукавой усмешке, – Негоже отказывать имениннице.
Оказавшаяся на голове ацтекского божества минутами ранее с легкой руки Сантиссимы соломенная шляпа начала неуловимым образом меняться: поля сужались, а бледно-золотистая солома превращалась в затейливый головной убор, собранный сплошь из пестрого совиного оперения и более всего напоминавший корону. Оба запястья бога теперь украшали массивные золотые браслеты с причудливой резьбой со множеством элементов, в своей совокупности изображавших сюжеты, типичные для ацтекского мира мертвых. На груди, поверх вольно расстегнутого ворота самой обыкновенной белой рубашки громоздилось зловещего вида ожерелье из человеческих глаз, дико сверкавших в рыжем свете ночных огней мертвым блеском белков. Надо ли уточнять, что глаза отнюдь не были сахарными? Миктлантекутли, однако, не стал увлекаться, посчитав, что, учитывая обстоятельства, уместнее всего было все-таки обойтись без крови и радикального «преображения» собственной внешности.
Шальная толпа в очередной раз удостоилась внимания бога лишь на один краткий миг – и в следующую секунду взгляд светло-голубых глаз ацтекской Смерти остановился на своей мексиканской коллеге.
– Если мы разобрались с совпадениями, то, полагаю, ты уже вполне могла догадаться, что мой подарок – взаправду категория несколько иного порядка, нежели простое появление моей божественной персоны на празднестве во славу твоего триумфа.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:12:57)

[AVA]http://static.diary.ru/userdir/1/4/1/9/1419342/82137652.jpg[/AVA]Шумный карнавал по случаю чествования Смерти имел удивительную ауру, отличаясь особой, неповторимой самобытностью и ярким, но в то же время ненавязчивым колоритом. То ли сказывалось какое-никакое, но все-таки родство культур, то ли взрывной мексиканский темперамент, смешиваясь с незатейливым взглядом местного населения на повседневную жизнь, настраивал разум на совершенно иную волну, где принятие и понимание таинств какого угодно рода происходило легко и безболезненно – без сомнений, без изнуряющих метаний, без прагматизма, отчаянно тянущего сознание назад в стальную клетку, что в какой-то момент повелось красиво именовать «цивилизацией». И эта общая расслабленность вкупе с вялой податливостью мысли волнами расходилась по телу, утягивая в свои сети даже древнее ацтекское божество. Божество, к слову, совсем не было против: ацтекская Смерть, вальяжно откинувшись на спинку плетеного кресла, чуть прикрыв глаза, с ленивой безучастностью наблюдала за манипуляциями своей мексиканской «коллеги». Впрочем, о безучастности можно было судить, пожалуй, лишь при беглом взгляде со стороны. В действительности же показная расслабленность ничуть не мешала Миктлантекутли с любопытством слушать Сантиссиму. В его сегодняшней мирской жизни ему нечасто доводилось встречать собеседников, с которыми можно было по-настоящему говорить на одном языке, представляя одни и те же понятия исключительно определенным образом, облекая слова в нужную форму, выуживая на свет истинную сущность явлений такого порядка, о которых обыкновенно человечество старалось лишний раз не упоминать. И теперь богу и впрямь было интересно, какой у нынешней беседы выйдет финал.
– Я склонен полагать, что смерть – это закономерность, предопределенность – назови как угодно, – но случайностью ей уж точно не быть, – владыка мертвых слегка покачал головой, будто бы в подтверждение своих слов. На губах божества блуждала едва заметная улыбка. Не поворачивая головы, он скосил ничего не выражающий взгляд на подошедшего ряженого скелета – обычная реакция организма на любого рода раздражитель, внезапно попавшего в поле зрения. Скелет удалился, а Миктлантекутли вновь обратился к собеседнице, продолжив все тем же вкрадчивым тоном:
– Ацтеки не верили в случайности, но допускали множество вероятностей. И если учесть тот факт, что всякая такая вероятность имеет все шансы проявить себя в каждый конкретный момент времени – разговоры о случайностях просто-напросто теряют смысл. Само это понятие истирается, становится лишь словом, не имеющим в своей основе ничего, кроме последовательного буквоизложения. Классический науатль не знает такого слова. Ведь нет необходимости в определении явления, которого не существует.
Миктлантекутли сидел совершенно неподвижно. Лишь лицевые мышцы находились в непрерывном движении: губы произносили слова, попеременно кривясь в небрежной усмешке. Бог часто моргал, щурил глаза, иногда вскидывал брови. Он говорил очень тихо, но ни на секунду не сомневался, что его спутница прекрасно слышит каждое слово.
– Разве в Мексике хватает времени на скуку? – сквозь смех поинтересовался владыка мертвых, на этот раз улыбаясь широко и открыто. – Люди, придумавшие текилу и сиесту, попросту не могли страдать от скуки.
Он чуть тряхнул головой, отчего мягкий пух совиных перьев невесомо колыхнулся. Ацтек подался вперед, наклоняясь ближе к столу, перевел заинтересованный взгляд на краски, затем снова на Бланку.
– Невежливо отказывать имениннице, так ведь? – он чуть пожал плечами, давая понять своей мексиканской «коллеге», что ничто не мешает ей предоставить полную волю фантазии.
– Что же до цели моего визита… – ацтек на мгновение замолчал, еще раз обводя взглядом помещение. – Мне действительно есть, что тебе предложить, как есть и все основания предполагать, что тебя это предложение заинтересует.

Отредактировано Mictlantecuhtli (2014-11-27 20:11:24)