У него было памяти, кто он. Его личность будто наступила на осколочную гранату, а он теперь пытается собрать воедино уцелевшие ошметки.
… изрытый и выжженный после авиаудара Урузган - провонявший кровью, гарью и смертью. Здесь они убивали, защищались, снова убивали и чувствовали себя, как дома. Чужие солдаты на чужой земле…. Баграм – еще одна жирная точка на карте. И черный дым, такой же жирный и едкий – от сброшенных на землю баков с напалмом. Волна огня по земле, гаснущие в треске пламени крики. … Лязганье орудий и стрекот выстрелов. Гул в ушах, гавкающая речь талибов, нацеленное в лицо дуло автомата. … Долгий изнурительный переход через горный перевал. Он пытался вспомнить, слепо смотрел в затылок впереди идущего и заново прокручивал события, но память молчала. Только добавляла незначительные детали, такие же обрывочные, как и все остальное: высадка в Кабуле, ряд выгоревших на солнце палаток, плывущее раскаленное марево в оптическом прицеле снайперской винтовки. Так или иначе, все выдернутое из глубин зацикленно крутилось вокруг Афганистана, а раньше ничего – словно чистый лист. Ни имени, ни прошлого.
Только голова гудела, словно налитая свинцом.
Он быстро осознал тщетность попыток докопаться до прошлого, и еще быстрее – их бесполезность. Когда в спину упирается дуло автомата, полезнее подумать о будущем, о времени, которого осталось ничтожно мало.
А потом их привели сюда и швырнули в яму.
Видимо, он отключился - когда снова открыл глаза, пробивающие сквозь неплотно прилегающие друг к другу доски полосы пыльного света уже растворились в сгустившихся сумерках. Отдаленно доносились голоса. Талибы сидели вокруг костра, перекидывались фразами и рассуждали, что сделают с американскими собаками. Откуда-то он знал их гортанный язык, понимал каждое слово, и от понимания чужой речи бессилие снова сжало за горло.
Их не будут ни обменивать, ни держать здесь – их казнят. Но прежде запишут послание для дяди Сэма, будто это в действительности могло изменить хоть что-то.
Прошлая война ничему не научила этих ублюдков.
Конечно, американцы получат их послание. И даже отреагируют – пригонят авиазвено и выжгут дотла этот чертов аул. Весь город! Дядя Сэм считает своих погибших солдат – все они чудесный способ сравнять с землей город-другой.
Вот только они этого уже не увидят. Их время закончится на рассвете.
От осознания близкой и неминуемой смерти адреналин в крови зашкаливал, заставлял делать хоть что-то. И солдат  неслышно поднялся с земли, подошел к доскам, вглядываясь в полоски темноты. Деревянная решетка откинулась, и прежде, чем он успел отреагировать, удар приклада по голове отбросил его назад.
- Назад, собака! – рявкнул талиб.
Направил автомат на солдата. Он бы выпустил очередь по полу землянки – чтобы напугать, поглумиться напоследок над чужаками, но его остановил резкий окрик. А ну как отрикошетившая пуля убьет их «посланников»…
- Завтра смерть, - по-английски сообщил афганец и захлопнул решетку.
Завтра. Солдат от злости заскрипел зубами. Краем глаза уловил движение. А вот и собрат по несчастью очнулся… Рядовой С. Смит – вот и все, что он знал о нем. Немногим больше, чем о себе. Он отполз к стене. Вытер тыльной стороной ладони кровь со лба, расстегнул ворот формы и вытащил металлической жетон. Повертел в руках – чтобы в потемках разглядеть хоть что-то.
"Азария Смит. 10.12.1985. Атеист." Будто насмешка какая-то.
И снова тишина в памяти. Азария невесело усмехнулся – перед смертью люди думают о прошлом, о близких, его мысли упирались в пустоту. Смит – эхом откликнулось подсознание, фамилия как на нашивке у другого солдата.
- Слышал, что он сказал? – тихо спросил Азария, догадываясь, что его сослуживец уже был в сознании, когда талиб озвучил их приговор.
Зло мотнул головой. С силой ударил затылком о земляную стену.
Наверняка их ищут – только не успеют. И ни одного шанса спастись у них не было.
– Твоя фамилия..  Смит. Мы однофамильцы или родственники? – чтобы хотя бы на время переключить мысли, снова заговорил Азария, и поскольку вопрос прозвучал странно, хмуро продолжил. - Ни черта не помню…  Ни как нас взяли, ни что было до… Ничего.
[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2014-10/27/14z42ng3p68a.jpg[/AVA][NIC]Private Smith[/NIC][STA]lights of Adonai [/STA]

Отредактировано Azrael (2014-11-11 09:00:49)

Собрат по несчастью оказался еще и собратом по беспамятству. Коллективная амнезия наводила на мысли, что чертовы муслимы вдарили каким-то боевым веществом – по тем, кто выжил. Откуда дорогостоящие психотропные средства в этой забытой Богом дыре и зачем их использовать на двух смертниках, Азария не брался гадать. Да и так ли это важно – когда до последнего вздоха остались считанные часы. А вот одинаковое происхождение их имен с недвусмысленной отсылкой не то к излишней религиозности их предков, не то к такой же долбанутости, заставляло задуматься об их возможном родстве.
- Если мы братья, наши родители – гребаные шутники, - со смешком отозвался солдат. Внутри что-то нехорошо булькнуло, и он закашлялся. Вытер с губ выступившую кровь, сплюнул на пол.
Воспоминания проявлялись как масляные пятна на воде. Незаметные, почти неуловимые. Стоило вглядеться пристальнее, и образы теряли очертания. Теперь Азария вспомнил, что сослуживец – его младший брат. Что он вляпался в какое-то дерьмо и отравился отдавать долг родине. И Азария, ведомый невесть какими мотивами, вслед за ним променял собственный кабинет в подпирающей небеса стеклянной высотке на адское пекло Афгана. Слабоумие и отвага – так это, кажется, называется. Но не жалел о содеянном – ни сейчас, никогда.
- Ебаное все, - сумрачно выдохнул солдат. К горлу подкатила тошнота – от осознания бессмысленности всех возможных действий и собственного удручающего бессилия.
Усилием воли он переключился на клочок бумаги в руках Самуила. Стиснув зубы, переполз на противоположный край ямы. Привалился спиной к стене рядом с братом, посмотрел на фотографию в его руках. Надеялся, что память подбросит еще фрагментов, складывая которые можно скоротать время до утра – до их последнего рассвета.
От ощущения вновь подкатывающей злости Азария с силой сжал и разжал пальцы.
И память отозвалась – чередой полуоформленных образов. Среди них -  черноволосая женщина на фотографии.
- Бланка… - качнув головой, произнес солдат. – Твою жену зовут Бланка.
Усмехнулся и продолжил:
- В голове все перемешалось… И вот паскудство - своих я почти не помню…
Ну, как не помнил…  Что-то появилось – что-то похожее на пропущенное через блендер и заново залитое в мозг Смита. Такое же обрывочное, как и все остальное. Впрочем, настоящее паскудство заключалось в другом – кое-как, но память возвращалась, а если его начало «отпускать», то наверняка и Сэмми сейчас ловит расчудесный калейдоскоп «угадай-кто-я» в своей голове. Вспоминает заново, так же заново чувствует…  И все это отдается глухой болью от безысходности - никого из них они уже не увидят.
- Душу бы продал за сигарету, - снова заговорил Азария. – И за то чтобы моя маленькая… черт, не помню имени, вот подстава…  Хотел бы я, чтобы она станцевала мне что-нибудь зажигательное, как она умеет.
Он смотрел в темный угол их временной тюрьмы и, вспоминая хрупкую и эпатажную танцовщицу, улыбался. Кажется, в последний раз он вытаскивал ее, полуобнаженную, из огромного бокала с какой-то дрянью. Или она его туда уронила? Черт сейчас разберет…
- Может, я тебя с ней знакомил? – Азария ненадолго перевел взгляд на брата и снова отвернулся.
Маленькая прокуренная туалетная кабинка в баре. Жаркий и жадный секс, искусанные в кровь губы. Едкий привкус какой-то кислоты, от которой все плывет перед глазами и ощущается ярче. Ее имени он тоже не помнил, она чем-то походила на первую, танцовщицу. Такая же обманчиво хрупкая, а за холодной красотой крылось такое же полное отсутствие тормозов.
Похоже, он умел выбирать себе женщин.
Имя он помнил только у третьей. И ее облик – длинные светлые, почти белые волосы, алый росчерк губ на бледном лице.
- …Или с Авой, - зацепившись за последний образ, почти без паузы продолжил солдат. Он снова улыбался, теперь уже теплее. – Удивительная женщина… Я помню, мы танцевали у статуи Христа, и на ней не было одежды. Как нас только не арестовали…
Он физически помнил и прикосновение к ее обнаженной коже, и странное чувство неправильности всего происходящего, а вместе с тем – полного доверия друг другу. Как к брату.
Смит рассмеялся.
- А может, и арестовали, ни хрена же не помню.
[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2014-10/27/14z42ng3p68a.jpg[/AVA][NIC]Private Smith[/NIC][STA]lights of Adonai [/STA]

Отредактировано Azrael (2014-11-10 23:01:20)

Память напоминала темный тоннель, где каждый отсвет воспоминаний разгонял тень прошлого. Они говорили, вспоминали, заново переживая события. Это оказалось достаточно, чтобы ненадолго отогнать навязчивые мысли о близкой смерти, и чтобы  усталость и нечеловеческое напряжение сразу же взяли свое. Оба солдата отключились.
Очнулся Азария от резкого окрика и обжигающего холода воды. Открыл глаза, и внутри все словно стянуло ледяным жгутом. Казалось, они только что перебирали события прошлого, и их последнее утро было бесконечно далеким. А теперь посветлело, и он понял - вот и все. Небо на востоке окрасилось алым заревом пробуждающего солнца, и остаток их жизней начал исчисляться минутами.
Их вытащили из ямы, вытолкнули в круг из талибов. Один из ублюдков старательно снимал на видеокамеру. Совсем недавно Азарии было страшно, теперь его с головой снова топила злость. На муслимов; на своих, что где-то проебывали драгоценное время; на себя – что позволил взять их…
Вперед выступил талиб, в отличие от других безоружный.
- Вы здесь чужие, - заговорил он. – Вы пришли на чужую землю. Устанавливать свои порядки, убивать наших людей. Сегодня во имя Аллаха я буду милостив. Один из вас вернется домой и расскажет, как здесь умирают американские солдаты.
Азария слушал проклятого муслима, и внутри него все заходилось от злости – снова бессильной, черной и горькой. Он догадывался, к чему тот клонит. И видит Бог, он бы сам перерезал себе глотку, если бы это спасло жизнь Самуилу, но не первый день он жил на грешной земле. И не первый день отстреливал чертовых фанатиков. Все это блядская ложь, живыми они останутся только в памяти своей семьи.
Другого финала не предусматривалось.
- Вы больше не солдаты, - продолжал говорить талиб, – вы враги друг другу. Ты или ты, решайте, кто хочет жить.
Азарию трясло от злости. Он опустил голову, сжал ладони до ломоты в пальцах.
Ублюдки все равно отправят чертову запись, и их родители увидят смерть своих сыновей. Но никогда… никогда они не будут смотреть, как один из них обратился против другого. Что-то всколыхнулось внутри при мыслях об отце. Будто невидимая рука легла ему на плечо, заставила поднять голову. Азарии вдруг стало спокойно – он преодолел тот рубеж, после которого становится все равно.
Посмотрел на брата, кивнул едва заметно.
Если в его душе и теплилась надежда на спасение, она истаяла с первым лучом восходящего солнца. Но Азария все еще пытался соображать, вывернуть заведомо безвыходную ситуацию… Сейчас измотанный разум солдата подсказывал, что лучше все закончить быстро - пока их не начали ломать и заставлять.
Попытаться закончить…
- Это Аллах тебе идею подкинул? – очень тихо на пушту произнес Азария. Этой фразой он легко подписал бы себе приговор, не будь уже смертником. 
И прежде, чем воздух взорвался гортанной речью, ударил ближайшего к нему талиба. Сердце билось, как сумасшедшее, норовя пробить грудную клетку. Интуитивно он ждал, что все закончится, прямо сейчас. Раздастся громкий хлопок, и все вокруг обернется тьмой, но… Выстрелов не прозвучало. Он услышал, как лидер талибов запретил стрелять. Ни в него, ни в Сэмми, и Азария впервые взвыл – не от боли, пусть муслимы и не скупились на удары. От злого отчаяния.
[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2014-10/27/14z42ng3p68a.jpg[/AVA][NIC]Private Smith[/NIC][STA]lights of Adonai [/STA]