Земли Кемета встретили его иссушающим зноем и запахом раскаленного песка - палящее солнце выжигало Египет, следуя нерушимому тысячелетиями циклу воскрешения и увядания. И дрожащее марево горячих пустынных ветров вернуло на уста песчаного бога полустертую самодовольную улыбку.
С затаенной злой, дикой радостью Сет ступил на огненные пески бесплодной пустыни – неумолимой стихии, день за днем отжирающей плодородные земли, губительной и поглощающей и превращающей в тлен все живое. Как он сам. Пустыня не жгла своего повелителя – ее прикосновение сродни ласки умелой любовницы; порыв полного красного песка ветра - страстному поцелую. Он чувствовал, как она ластится к нему, слышал, как поют свою песню жаркие суховеи.
Сет вернулся, будто не было ни убийства Осириса, ни столетий жестокого кровопролития, ни последующих падения и суда. Тогда он покинул родную страну, уязвленный, озлобленный, раздираемый жаждой отомстить. Отправившийся в добровольное изгнание – зализать раны и притушить разъедающую и пожирающую его изнутри злость.
Признавший поражение, но не смирившийся.
Непокоренный.
В окружении немногочисленной свиты ничуть не смущаясь под осуждающим взором богов, Сет показывал своей новой супруге Египет. Теперь он стал и ее домом. О, прекрасная Иштар…  Чудесный похотливый цветок, взращенный в садах шумеров. Ее нисколько не беспокоило шаткое положение супруги бога-отступника. Напротив, она с удовольствием подыгрывала Сету, дразня искренним весельем и беззаботностью египетских богов.
Никому… никому не заставить делать пустынного, чего он сам не желал! Такова была сущность Сета. И тем сильнее глодало его жалящее не хуже змеи воспоминание о вынужденном отступлении и еще больше грызла жажда сторицей вернуть старые долги. Когда о возвращении нежеланного бога узнали все, Сет вместе с Иштар явился ко двору «великой девятки» - представить свою супругу, царицу Верхнего Египта. Пустынному плевать на формальности. Всегда было – каждый из богов знал это. Как и то, что его появление – желание публично бросить насмешку в лицо «девятки», приведя шумерскую богиню похоти и сладострастия в свой умилительно-консервативный и не жалующий чужаков пантеон. Сет заведомо ставил их в проигрышное положение, глаза его горели нескрываемым торжеством, когда египетские боги поочередно приветствовали Иштар. Это был вызов - всем, кроме Осириса. Его Сет не увидел на празднике богов.
Песчаный был уже изрядно пьян, когда рука его потянулась к нетронутому бурдюку с шумерским вином, а ноги понесли темного к владениям бывшего владыки Египта. Последний раз он видел брата, когда на лице того застыла тень близкой смерти. Пустынный запомнил взгляд Уннефера – понимающий, уставший, разочарованный, прежде чем тяжелая крышка драгоценного саркофага скрыла умирающего брата. Как он думал – навсегда.
И сейчас, приближаясь к дворцу Осириса, пустынный невольно гадал, что за минувшие столетия произошло с его братом. Он слышал о якобы поразившем его недуге и о том, что ему удалось с ним совладать, но доходящие до Сета слухи на поверку оказывались обрывочными и нередко противоречащими друг другу. Вернее было все узнать самому. Замутненное сознание и несдержанный нрав легко воплотили безумную идею.
Разумеется, его узнали. Верные псы Осириса мгновенно перегородили дорогу убийце и ощетинились ровным рядом копий. В другое время, все они пали бы замертво, но начинать визит с убийства охраны даже захмелевшему Сету виделось неразумным. Оглушенные темной силой бога стражники все-таки попадали на еще хранящую тепло дня землю, и сердца их продолжали биться, когда пустынный спокойно зашел во дворец.  После недолгих блужданий он вышел в просторную, освещенную трепещущим светом факелов залу и увидел Осириса… И невольно замер, оглушенный разительными переменами в его облике.
Без сомнений перед ним был его брат, но из него будто ушла вся жизнь. Даже красноватые отсветы чадных факелов не могли разогнать мертвенную бледность лица Уннефера – словно смерть так и не отпустила вечно благого, навсегда пропитала его сущность могильным холодом, отпечаталась на ясном лике и все еще незримо стоит за его спиной, дожидаясь своего часа.
Странное чувство шевельнулось на сердце пустынного, продралось сквозь винный туман и сжало крепкой хваткой. Сет не смог охарактеризовать его - уловить, что звучало громче: досада от неудачи или едва ощутимое, смазанное сожаление. И словно не желая признавать свои же мысли, пустынный упрямо тряхнул головой. Гордо вскинул подбородок, подошел ближе и остановился в нескольких шагах от Уннефера.
- Твой старый знакомый настоятельно просил удостовериться, что ты отведаешь настоящего шумерского вина вместо того пойла, которым ты его потчевал, - Сет небрежно бросил бурдюк с вином на низкую скамью и, широко улыбаясь, добавил. – Не отравлено.
Еще большая пропасть пролегла между некогда вышедшими из одной утробы матери звезд братьями. Как меж светлым днем и непроглядной ночью: мертвенно бледный Осирис и полный жизни Сет; белые, схожие с погребальным покровом одежды вечного благого царя и кроваво-красное, длинное и неуместное в землях Кемета шумерское одеяние отступника; олицетворение первородного порядка и порывистый разрушительный хаос; воскресший, чтобы вернуть мир в Египет мир, судья и презревший кровное родство предатель. [AVA]http://s9.uploads.ru/pIhsq.jpg[/AVA]
[SGN]
[/SGN]

Сет ожидал чего угодно: обвинений, осуждающего голоса уязвленной гордости Осириса; появления стражи и нелестного приказа выдворить пустынного бога прочь. Сам Уннефер не снизошел бы до марания царственных рук, нет – как не стал этого делать, когда вновь появился в Кемете. А вот Сет поступил бы иначе. Окажись он на месте Осириса – не успокоился бы, пока последняя капля крови убийцы не впиталась в бесплодный песок, прах его не поглотила пустыня, а имя не исчезло со страниц истории.
Однако вопреки злобным мыслям в гулкой тишине прокатились слова Осириса. Совсем иные, чем мог предугадать песчаный. И если бы не спокойный взор и интонация голоса Всеблагого, Сет решил бы, что это злая шутка, а будь вместо Уннефера кто-то иной – западня.
Пустынный пристально разглядывал лицо брата. Первое чувство ошеломленного удивления уже отступило, уступив место другому - любопытству. Насколько перед ним, Сетом, все еще тот Осирис, и как сильно изменило его дыхание смерти – не облик, но разум. За минувшие века Сутех не раз чувствовал холодное прикосновение вечности – не той, что отводилась богам здесь, под раскаленным солнцем Египта, а иной – к переходу в которую еще при жизни готовились подданные Усира, а теперь его выскочки-сына. Пустынный еще помнил цепкую хватку смерти и ощущение бездны под ногами; как он рвался из нее словно попавший в зыбучие пески зверь. Каков был бы мир посмертного бытия для мятежного бога Сет не мог и не хотел представлять.
Неторопливо подошел к брату, с каждым шагом все больше погружаясь в дремавший у подножия трона и пробирающий до костей могильный холод. Внутренне пустынный поежился – будто из жаркого Кемета он ступил прямиком в треклятый Дуат. И если бы сейчас из-за высокого престола Уннефера, пощелкивая челюстями, выползла сама Аммат, песчаный ничуть тому бы не удивился. Дворец брата отчаянно напоминал саркофаг, в котором тот добровольно – на этот раз – сам себя заточил.
Сет преодолел последний разделявший братьев шаг.
- Как видно, слухи о твоем недуге не преувеличены, - с кривой улыбкой нарушил недолгую тишину пустынный, в показном недоумении качая головой. – Такое празднество и без тебя.
Рвущийся следом за ироничным замечанием колкий вопрос, с каких пор Осирис растерял свою нежную любовь к пышным торжествам, Сутех заставил себя проглотить и крепко обнял брата. Постороннему наблюдателю из числа их божественных сородичей подобное действо показалось как минимум фарсом, а некоторым особенно альтернативно одаренным собратьям – прямым сигналом к нападению. На Сета, разумеется. Пустынный все еще не разобрался в происходящем и удивительных метаморфозах старшего брата, что, впрочем, не мешало тому подыграть.
Несколько мгновений прямого контакта – и Сет отстранился, напоследок панибратски похлопав Уннефера по груди.
- Знал бы, что долгожданное, заглянул пораньше, - пустынный качнул головой; интонация и усмешка на его лице не оставляли серьезности сказанного ни единого шанса.
[AVA]http://s9.uploads.ru/pIhsq.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]

Свои мысли Сет прикрывал легкомысленной улыбкой. Не было ничего удивительного в том, что, являясь сюда, он ждал обвинений. Не просто ждал - хотел увидеть искаженное злобой лицо вечного благого бога, ощутить фантомную тяжесть клинка в руке и  услышать песнь металла, когда он отточенным движением оборвет жизни царской стражи. Потому что так привычно. Правильно. Устоявшийся порядок вещей  - такой же, как разлив Нила или смена дня и ночи.
Какими бы нелестными характеристиками Сет ни награждал своего брата, среди них никогда не было лицемерия. Осирису оно несвойственно – тому Осирису, чье тело он разрубил на части. Долгие века пустынный клеймил скрывшегося в Дуате брата малодушием, брезгливостью. И сейчас весь этот неспешный разговор ни о чем, братские объятия в глазах Сета были слабостью, но другие боги назовут деяния Осириса  проявлением мудрости и всепрощения жертвенного бога. В отличие от Уннефера Сет не умел прощать, в этом была его сила и уязвимость одновременно.
Улыбка все еще не сошла с лица пустынного бога, а мысли его устремились в другом направлении – невесомом воспоминании, сладком как принесенное шумерское вино и согревающем душу лучше, чем лучи солнца Ра. Нет, Усир не украл его триумф. Сет помнил и ощущал, как сейчас – те первые мгновения, когда он взошел на престол Египта, и Эннеида признала его власть. Склонила головы перед новым владыкой Кемета, покуда слабовольные боги не уцепились за призрачную возможность воцарения другого, законного наследника Осириса. И пока, спустя почти три века его царствования, щедро не полилась кровь, восемьдесят лет орошавшая сухие земли Египта. Даже сейчас Сет не решил, что было приятнее его сердцу: чувствовать себя полноправным царем Кемета или видеть не смевших пойти против него трусливых сородичей.
Слова Осириса вернули пустынного бога из мира грез. Сутех беспечно качнул головой и последовал предложению брата – занял место подле него на укрытой шкурами скамье.
- И как тебе дышится с этим новым могуществом? – вопрос, в общем-то, не праздный. Пустынному действительно было интересно, каково этого, быть обреченным жить с вечной печатью смерти. Не то чтобы он рассчитывал на откровенность, но чем Апоп не шутит.
- Не тяготит? – Сутех весело рассмеялся, однако сказанное Осирисом странным образом зародило сомнения в его душе. Будто ища подтверждение своим мыслям, он пристально посмотрел на брата, не без удивления заметив на его лице… боль?
И вновь вступили в неравный поединок две части его души: одна настойчиво убеждала, что Осирис смеется над ним, унижает его своими жалостью и сочувствием, другая же шептала, что Сет слепец, и несмотря на все былое, брат был и остается единственным среди сородичей, кто не желает забросать его камнями точно бешеную собаку. Никак не озвучивая свои мысли, песчаный переключился на вопрос о празднике, продолжая череду несущественной болтовни.
- Шумный и вычурный, как и всегда. Делятся свежими сплетнями и  красуются друг перед другом, чтобы назавтра разойтись еще на год. Я даже понимаю, почему ты решил пропустить эту ярмарку тщеславия.[AVA]http://s9.uploads.ru/pIhsq.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]