Свидетелем работы богини безумия Энлиль не стал, зато последствия развернулись перед ним во всей красе. Владельцу бара здорово не повезло: в хмельном угаре посетители легко поддались бешенству и перевернули все вверх дном. Часть столов валялась на полу, некоторым из них не хватало ножек, другие щеголяли переломанными столешницами. Стулья, пущенные в ход во время драки, ощетинились частоколом опасно заострившихся деревяшек. Колченогие табуреты, прежде стоявшие у стойки, были живописно разбросаны по всему залу. Один из них разбил витрину за спиной бармена, и в помещении стоял резкий запах алкоголя разных сортов и крепости – спиртное здесь лилось рекой в самом что ни на есть буквальном смысле: когда подоспела полиция – а Энлиль прошел в бар вместе с ними – потоки жидкости из разбитых бутылок еще не успели подсохнуть и испариться, и на полу красовались благоухающие липкие подтеки. Нескольким разноцветным стеклянным абажурам над столиками тоже не повезло: в пылу потасовки о них явно была разбита не одна голова.

Но интереснее всего было посмотреть на охваченных горячкой безумия людей. Звуки приближающихся полицейских сирен не охладили их боевого энтузиазма, подпитанного сверхъестественными силами и алкоголем. Большая часть ввязавшихся в драку посетителей друг друга наверняка не знали, но это им не мешало: они увлеченно лупили любого, кто подворачивался под руку, крушили мебель, применяли на практике навыки незамысловатого мордобоя и с энтузиазмом мутузили всякого без разбору. Двое мужиков, сцепившись, валялись на полу, осыпая друг друга тумаками и пытаясь задушить один другого. Взлохмаченный верзила с хищным оскалом и абсолютно невменяемым взглядом прицельно метал уцелевшие бутылки в тех, кто хотел к нему приблизиться. В ответ летели стаканы и пивные кружки. Очень скоро алкогольные реки окрасились в красный цвет и усеялись россыпью осколков.

Однако той, кто все это устроил, здесь больше не было, и энергия безумия начинала идти на спад. Энлиль выбрал себе одного парня до тридцати, присевшего отдохнуть у стены, опустился на корточки рядом и тронул его за плечо.

– Ну-ка, приятель, расскажи мне, как все было.
Парень посмотрел на него мутным взглядом, но заговорил:
– Тут была девушка. Брюнетка. Красивая. Села рядом с… вот с ним, – проследив за направлением кивка, Энлиль узрел типичного урку, которого уже пыталась повязать подоспевшая полиция. – Взяла розовое пиво. Этому что-то не понравилось, он начал орать на бармена. Девушку толкнул, Барни… это бармен и есть… схватил за грудки. Какой-то мужик решил его остановить… Ну и понеслось.

Обычное дело. Энлиль усмехнулся.
– А сам ты чего полез?
Парень как будто бы удивился.
– Не помню, – честно сказал он. – Как волной накрыло. Хватил лишнего, вот и…
– Молодец, – похвалил Энлиль, отпуская чужое плечо. Дальнейшие подробности его не интересовали.

Выйдя из бара через черный ход, он закурил. Струя сигаретного дыма отклонилась влево. В эту сторону и направился Энлиль. Шаловливая богиня, конечно, могла быть уже на другом конце материка. Но она не была. Очень скоро ее силуэт обнаружился впереди, темным пятном выделяясь среди искусственного освещений детройтской улицы. Богиня удалялась, но двигалась неторопливо – так, будто хотела, чтобы ее нагнали – а может быть, она просто увлеклась процессом поглощения собранной энергии. Так или иначе, Энлиль ускорил шаг.

Чересчур стремительные перемещения в пространстве всегда несут в себе опасность – в особенности если перемещается кто-то другой и тебе навстречу. Эдак ведь можно и кинжальчик под ребра схлопотать, если скорость реакции подведет. Энлиль на старческую неповоротливость, впрочем, не жаловался. Однако и незнакомка не проявляла никаких признаков агрессии – вела себя, правда, хамовато, ну так может, ее просто папка в детстве мало воспитывал. Или не воспитывал вовсе. А Энлиль плохих девочек любил.

– Шел мимо, смотрю – красота неземная. Подумал – дай засвидетельствую свое восхищение.

Во время речи шумер делал точно то же, что и его визави – разглядывал божественную ауру этой «нехорошей девчонки». Он знал, лично или заочно, нескольких богов, способных вызывать у людей неконтролируемую ярость и даже сводить с ума. Инанна обладала в некотором роде схожей способностью – но это была не Инанна. К сожалению, негласные правила вежливости (которых стоявшая перед ним особа, кстати, не считала необходимым придерживаться) требовали от главы шумерского пантеона представиться первым – в конце концов, это он последние несколько минут преследовал незнакомку, а не она его.

– Мой пантеон – шумерский. – И «мой» в данном случае означало не только принадлежность, но и владение. – Может быть, слышала о таком?

Вопрос вышел слегка насмешливым, да иначе и быть не могло – кто из ныне живущих богов мог похвастаться тем, что не знает о шумерах? Вот именно.

– Я Энлиль, – коротко представился он, сопровождая свои слова кивком головы. – Прогуляемся?

Владыка воздуха галантно подставил богине безумия локоть. Должно быть, со стороны это выглядело эклектично: подобное джентльменское поведение посреди темной детройтской улицы кому угодно показалось бы странным, тем более что единственная присутствующая парочка меньше всего походила на тех, кого обычно причисляют к высшим кругам или хотя бы к разряду тех, кто знаком с правилами этикета не понаслышке. Скорее, их можно было бы принять за двух авантюристов, случайно повстречавшихся там, где один никак не ожидал наткнуться на другого. В каком-то смысле так оно и было. Увы, чтобы выжить в современном мире, богам приходилось частенько менять специализации и осваивать новые. Впрочем, изобретательность и склонность к плутовству у большинства доживших до этого дня богов были, что называется, в крови, и градус оных в сущности богини безумия наводил Энлиля на мысль, что они сумеют договориться.

Манера этой особы выражать свои мысли Энлилю категорически импонировала, и неизвестно, что ему нравилось больше – ее обаятельная прямолинейность или не менее привлекательная необидчивость. Скорее всего, сам факт хождения по краю, на грани соблюдения мифических правил вежливости. Неплохая может выйти ночка.

Специализацию его Лисса вспомнила быстро, и Энлиль удовлетворенно хмыкнул.
– Он самый, – подтвердил шумер, пока представительница греко-римского пантеона как ни в чем не бывало цеплялась за его локоть. Бойкая девочка. И за словом в карман не лезет. И чувство юмора присутствует. «Романтика детройтских улиц», слыхали?

– Скверный городишко, – столь же невозмутимо, сколь и безапелляционно заявил Энлиль и галантно поинтересовался: – Позволишь?
После чего едва ли не в ту же секунду переместил их обоих в пространстве.

Буквально через мгновение они были на верхнем этаже одной из детройтских высоток, в просторной комнате с феерическим видом на город, открывавшимся из окна во всю высоту стены. Из активного освещения в комнате присутствовали два настенных бра с плафонами, в которых причудливо соединились элементы из белого, красного и зеленого стекла. Два светлых кремовых дивана смотрели друг на друга в центре комнаты, разделенные низким журнальным столиком со стеклянной столешницей. Из двух кресел одно стремилось поближе к светильнику, другое – к электрическому камину. На противоположной от окна стене висела солидных размеров плазма, а две высокие колонны шкафов по бокам хранили за стеклянными дверцами декоративные тарелки и фигурки восточного образца.

– Не переживай, мы все еще в Детройте, – сообщил Энлиль исключительно из вежливости, потому что Лисса отнюдь не выглядела переживающей по какому бы то ни было поводу.

Мягко, но уверенно отцепив руку богини от своего локтя, шумер прошелся по пушистому ковровому покрытию и зажег свечи на полке камина и сам камин, продвинулся к мини-бару в углу и извлек из него два бокала.

– Розового пива не держу, но могу предложить красное вино, – сказал Энлиль, откупоривая бутылку, наполнил бокалы и передал один своей гостье. - Чувствуй себя как дома, – предложил он, располагаясь на диване напротив окна во всю стену.

– Должен сказать, переполох, который ты устроила в том баре, меня впечатлил. Настолько впечатлил, что мне захотелось познакомиться с тобой поближе.
И в более комфортабельной обстановке, нежели та, какую им могли предложить гостеприимные ночные улицы Детройта.

Со стороны они, наверное, смотрелись бы сейчас не менее занятно, чем минуту назад на улице, и, пожалуй, неплохо вписались бы в какую-нибудь киноленту о красивой жизни и авантюрных приключениях. Лисса держалась самоуверенно до наглости и с независимым видом выдавала критические оценки всему, что попадало в поле ее зрения (оценки, впрочем, были по большей части положительными). Энлиль же вошел в роль великодушного хозяина дома, окружив гостью галантным вниманием и обманчиво мягкими улыбками.

– Растаешь – заморожу обратно, – пообещал он. – За знакомство.
Отсалютовав Лиссе бокалом, шумер пригубил вино и отставил фужер на прозрачную столешницу.

– Что касается близости – главное начать, а там видно будет.
Рука Энлиля легла на спинку дивана. Он как раз пришел к выводу, что знает о богине безумия кое-что подходящее, и был этим вполне доволен.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве в Греции или в Италии не хватает скверных городишек ничем не лучше этого? – Владыка воздуха кивком головы указал на ночной город за окном. – Однако родные края тебя, по-видимому, не влекут. Но дело ведь вовсе не в самих краях, не так ли?

Многие боги не ладят с родственниками – не только такие, как Лисса – но не все питают к ним ненависть или отвращение: это удел тех, кому сильнее других досталось от семьи.

– Скажи, ты давно не пробовала доводить до безумия не смертных, но равных себе?

Этот внезапный вопрос не означал, что в случае отрицательного ответа им не о чем будет дальше говорить, однако как не проверить все варианты, когда выпала такая редкая возможность? Между тем, в случае положительного ответа призрачная связь между началом и второй частью речи Энлиля становилась несколько более явной. Однако не стоит забегать слишком далеко вперед.

Ответы и комментарии Лиссы Энлиль послушал, не перебивая, покивал – и пересел поближе, точно так же, как и прежде, положив одну руку на спинку дивана, только уже за спиной богини.

– А повредить разум бога на продолжительное время ты сумела бы?

Разумеется, «продолжительное» – понятие растяжимое. Или наоборот, сжимаемое. Однако тут все зависело от соотношения времени и интенсивности. К тому же, если Лисса сейчас уверит его в том, что она способна должным образом воздействовать на богов и поныне, это будет означать, что уж со смертным-то она справится наверняка – а это тоже была одна из небезынтересных опций.

– Довести какого-нибудь зарвавшегося божка до полного умопомрачения и подержать его в таком состоянии пару дней – такой соблазн, если хватает силы. Ни за что не поверю, что за последние лет сто тебя ни разу не посещало такое желание.

Только одного желания мало, потому что как бы ты ни лелеял свою паству, всегда найдется кто-то сильнее тебя. Для богов вроде Лиссы, которые и в пору расцвета не относились к числу наиболее значительных даже внутри своего пантеона, это было правило известное. Вредить другим божественным сущностям – занятие слишком опасное, чтобы прибегать к нему спонтанно и исключительно ради собственного удовольствия. Для таких авантюр нужны основания посерьезнее.

– Но одного желания недостаточно, – дыхание Энлиля, а может быть, только имитировавшее его завихрение воздуха, коснулось шеи Лиссы. – Любая попытка вмешательства в разум другого бога чревата неприятными последствиями, если в конце концов он вспомнит, кому обязан, а постоянно жить в бегах – удовольствие ниже среднего.

В устах Энлиля все это звучало как чисто гипотетические построения отвлеченно-философского характера, несмотря на всю очевидность того непреложного факта, что вся эта беседа имела сугубо деловой характер. Но кто сказал, что деловые разговоры непременно следует вести в официальной обстановке?

– Ну а если предположить, что о последствиях стало бы возможным не беспокоиться – кому бы ты подарила заслуженную порцию безумия на завтрак? – проникновенно поинтересовался Энлиль и растянул губы в улыбке. – Не бойся, я умею хранить тайны. У меня ведь на лице написано, что мне можно доверять.
Улыбка плавно превратилась в ухмылку.

Богиня безумия не может быть девушкой робкого десятка, в противном случае долго она не протянет. Сама направленность ее талантов вынуждает ее быть такой, потому что – а как иначе? Пай-девочки не доводят людей до бешенства или белого каления, а для полноты эффекта от своей работы необходимо получать удовольствие. Лисса, очевидно, получала. И не только от работы, но и от внезапно падающих на нее сюрпризов вроде верховного шумерского бога. Или кошмаров, это как посмотреть… Но пока их знакомство демонстрировало лишь наиболее увлекательную из своих сторон, и так оно и должно было быть.

Лисса смело поддержала заданный курс на сближение. Энлиль оценил. Бойкая девочка. И без излишних высокоморальных тараканов в голове. Как раз то, что нужно.

– Значит, цель – единственное, чего тебе не хватает? – уточнил шумер, когда они на мгновение оказались лицом к лицу. – С этим я могу помочь.

После того как дыхание Лиссы коснулось его уха, богиня безумия вознамерилась отстраниться, но без особого рвения, из чего Энлиль сделал вывод, что совсем не обязательно ей это позволять. Его рука спустилась с диванной спинки и скользнула по талии девушки к ней за спину, так что теперь ничто не мешало ему по собственному усмотрению регулировать расстояние между ними.

– Как по-твоему, – начал Энлиль, глядя на Лиссу с уже далеко не деловым интересом, – лишить их паствы – это может считаться достойной целью?

В общем-то, они уже практически вплотную подошли к той стадии, когда разговоры ни к чему и только мешают – но нужно было, как минимум, получить от богини безумия ответ еще на один этот вопрос. Женщины взбалмошны и коварны, и неизвестно, какое из этих качеств таит в себе больше опасности для мужчин. Неосознанное коварство сложнее предугадать. Кто их разберет, сейчас она на все согласна, а в следующую секунду ты уже негодяй и подлец, и она видеть тебя не хочет больше никогда-никогда вплоть до следующего утра.

Так вот, чтобы ничего подобного не случилось, Энлиль в качестве превентивной меры соизволил пошевелить и второй рукой и, легко касаясь кожи, отвести к виску прядь из челки Лиссы, настойчиво стремившуюся сместиться на глаза.

– Как бы там ни было, мне нравится твой настрой, – констатировал он. По прикидкам Энлиля, Лисса должна была быстро сообразить, что лишение божества паствы фактически означало его уничтожение, а нужно ли ей такое или нет – позже разберутся. Не оставляя ей слишком много свободы для маневра, Энлиль мягко, но безапелляционно подтолкнул богиню к себе.

Вечер стремительно переставал быть томным – не в последнюю очередь благодаря собственным стараниям шумерского бога. Неспроста же он пригласил свою гостью именно сюда. Пригласил или переместил – как угодно.

– Обдумать – это прекрасно, – сказал Энлиль Лиссе куда-то в волосы за ухом, и было совершенно очевидно, что «прекрасным» он в этой ситуации мог назвать что угодно, от прогулки по подворотням Детройта до истребления всего поголовья богов греческого пантеона. Или какого-нибудь другого пантеона. – И с этим точно можно повременить.

А потом губы Лиссы нашли его губы, а его рука – молнию на ее платье, и весьма кстати, потому что одежда вдруг стала откровенно лишней и очень скоро нашла приют на полу и на спинке дивана, разговор прервался, границы стерлись, и все померкло в ярком свете «здесь и сейчас».

А когда цвет неба над Детройтом стал на несколько тонов глубже, Энлиль, полулежа на светлом диване в мягком темно-синем халате и держа в одной руке сигарету, дразняще водил другой с зажатой в ней веточкой винограда перед лицом богини безумия, полулежавшей на том же диване и частично на нем самом. Это была хорошая ночь – почти беззвездная, но огни города внизу мало чем уступали огням небесных светил. Можно сказать, романтика.

– Ты хотела бы вернуть себе силы в прежнем объеме? – спросил Энлиль у примостившейся у него на плече макушки. Самое время для отвлеченных философских рассуждений. Только для богов они носили самый что ни на есть прикладной характер. – Знаешь, это можно устроить. Можно даже увеличить их по сравнению с тем, что когда-либо было.

Для богини второго, если не третьего, эшелона – уж наверняка. Едва ли у Лиссы в лучшие времена бывало столько почитателей, сколько она – в теории – могла заполучить в нынешнем мире… Стоит только захотеть и связаться с правильной компанией. И вести себя хорошо. Исключительно по отношению к компании.

Итак, по словам Лиссы, их встреча продолжала оставаться для нее таинственной и подозрительной. Что же, вполне уместные эпитеты.

– Надеюсь, ты подозреваешь меня в чем-то плохом? – уточнил Энлиль, затянулся и выпустил струйку дыма.

Поглядев на него и заполучив бокал с вином, богиня безумия вернулась в прежнее положение, и шумер, пристроив оставшиеся несколько виноградинок где-то на стыке двух тел, освободившейся рукой обнял женщину за плечи.

– Так намного романтичнее, согласись.

Однако одно дело – раздразнить любопытство и совсем другое – оставить потенциальную союзницу в полном недоумении. Недоумение ведет к недоразумениям, а недоразумения Энлилю были не нужны. Он отправил окурок в пепельницу.

– Я хотел предложить тебе сотрудничество, – далеко не в самом деловом тоне начал глава шумерского пантеона. – Недавно мне стало известно о появлении относительно малоэнергозатратного способа лишить любое божество силы и фактически превратить его в человека – подарок судьбы, которым грешно не воспользоваться. Но бог, даже ставший человеком, продолжает оставаться опасен, пока он жив, потому что может передать совершенно лишнюю информацию другим, и если кто-то захочет докопаться до «корня зла», – Энлиль усмехнулся, – из этого может выйти какая-нибудь неприятность.

Теперь, когда обе руки у него были свободны, ничто не мешало шумеру с удобством разместить их на теле Лиссы. Тем более что ее шелковистая кожа весьма приятно ощущалась на ладонях.

– С другой стороны, если бы хоть один из таких активистов, начав расследование, внезапно сошел бы с ума – это убавило бы у других желания рыться в чужих проблемах.

Таким был один из вариантов. Впрочем, если он окажется нежизнеспособным, Энлиль не сомневался, что они сумеют измыслить еще парочку достойных.

До сих пор Лисса не давала повода усомниться в том, что она – именно та, кто ему нужен, и Энлиль с удовольствием обнаружил, что никаких резких перемен в этой сфере пока так и не выявилось. Богиня безумия любила поиграть – или, вернее сказать, заниматься серьезными делами играючи, как в значительной части случаев предпочитал и он сам. Наибольшая опасность с этой стороны заключалась в перспективе. Будет ли Лисса такой же очаровашкой, когда поднакопит сил? Женщины взбалмошны и коварны, и доверять им – последнее дело. Однако Энлиль и не планировал доверяться греческой богине в полной мере – хотя без некоторых откровений тут было никак не обойтись – только шумер не собирался сообщать ей больше, чем необходимо, чтобы удержать ее под контролем. Потому что Лисса – девочка смекалистая. Вон, уже лихо сообразила, что у устраненного с пути бога не так уж сложно отжать паству, а вместе с ней и порцию подкрепляемых ею божественных сил.

– Правильно, – не без удовольствия согласился Энлиль. – Для этого, конечно, придется приложить определенные усилия, но овчинка стоит выделки.

Он размышлял об этом. Подминать под себя паству первого же уничтоженного бога не следовало – это слишком явно указало бы на инициаторов процесса. А с другой стороны, если ждать чересчур долго, то за чужую паству придется воевать с другими охотниками до бесхозной силы, что чревато. Но у Энлиля и Сета в данной ситуации имелся веский козырь: они могли знать заранее, за чью паству предстоит браться, в то время как другие боги такой информацией не располагали. Поэтому они вполне могли позволить себе «очеловечить» кого-нибудь исключительно в качестве отвлекающего маневра… и подкинуть паре-тройке божеств идейку, что нет ничего дурного в том, чтобы подобрать то, что плохо лежит. А после уже никто не разберет, кто прав, кто виноват, и кто первый начал – охотников за покинутыми последователями найдется море.

Однако Лиссу, как и следовало ожидать, заинтересовали подробности.

– Все тебе расскажи, – хмыкнул Энлиль – и начал рассказывать, размеренно поглаживая плечо и руку богини.

– Есть один артефакт, некогда принадлежавший одному больному на всю голову ацтеку. Ацтек был очень старый и очень больной, поэтому однажды он не выдержал собственного величия и умер. А артефакт остался. Что любопытно – оказалось, что на вид никчемная безделушка в момент активации способна творить чудеса – вплоть до лишения богов их божественной силы.

Разумеется, Энлиль нарочно сказал Лиссе, что артефакт был якобы один. Должен же он ее как-то проверить. Вполне возможно, что она сейчас захочет узнать о «механизме активации» побольше, а следом начнет расспрашивать о том, где находится эта чудесная вещица, чтобы потом попытаться ее стащить. А что – вполне в духе Лиссы. По крайней мере, Энлиль в теории допускал, что она на такое способна. И ему, откровенно говоря, очень хотелось ее спровоцировать и проверить, поддастся ли она на такое искушение – причем до того, как они всерьез примутся за дело. Потому что было бы не слишком весело обнаружить, что богиня безумия обвела его вокруг пальца и выкрала пару-тройку артефактов. Особенно если ее при этом посетит гениальная идея опробовать эти артефакты на тех, кто ей о них поведал.

Лисса, со всей определенностью, думала больше, чем говорила – ценное качество, с обладателями коего, впрочем, следует всегда быть настороже. У этой обаятельной любительницы безумцев на лице написано, что если она молчит – значит, что-то замышляет. Энлиль был уверен – дай только время, и результаты ее умозаключений проявят себя во всей красе. Что ж, кто знает – может, эстетика этого типа еще придется ему по душе… но осторожность никогда не бывает лишней.

– Артефакт, – подтвердил он и изогнул бровь. – А тебе разве мало? Божество, лишенное сил и запертое в смертном теле, фактически бессильно. – Он хмыкнул. – Ненасытная ты девчонка.

Лисса, между тем, тряхнула головой и посмотрела на него с той забавной серьезностью, с какой дети обычно смотрят на взрослых, когда взрослые втирают им очередную чушь про аистов и капусту или страшного бабайку, который забирает тех, кто ест конфеты перед обедом. Разумеется, она понимала риски. Разумеется, она хотела знать об этом мутном деле как можно больше. И однако, любые слова были только словами, а Лиссе так или иначе придется на них положиться, хотя бы отчасти. Естественно, ни о каком доверии речи тут идти не могло, но шанса договориться это не отменяло. Собственно, для того, чтобы отпустить богиню безумию просто так, Энлиль уже рассказал ей слишком много – пожалуй, она должна была это понимать. Чужие тайны могут быть опасными: стоит лишь подглядеть в них одним глазком, и развидеть все уже не удастся, а чем серьезнее дело, тем серьезнее последствия.

– Я что, забыл упомянуть, что тот ацтек приказал долго жить? А артефакт, скажем так, перешел от него ко мне по наследству. Ко мне и моему другу, имени которого я тебе пока не назову.

Сотрясать воздух владыке ветров уже несколько поднадоело, и он решил, что самое время перейти к действиям – покрепче обхватил Лиссу, легко ее приподнял и уложил на прозрачную поверхность журнального столика.

– Ты всегда задаешь столько вопросов? – усмехнулся он, выпрямляясь, и созерцая получившуюся картину с высоты своего роста. Эстетика этого типа ему точно была по душе.