Обычно мёртвые хранят молчание. Но если уж заговорили, то и за день не остановишь.
Сначала похолодало, и ветер зашумел по крышам. Это было странно для Гвадалахары – здесь обычно не было ни холода, ни ветра, и очень редко попадались целые крыши. Изуми оборвала поток слов Джо, тем более что ничего нового привратник сказать ей не мог. Существо, занявшее мёртвое тело, использовало каждую возможность поговорить о Люцифере и обратить кого-то в сатанинскую веру. Пока же обращало лишь внимание на себя.
Изуми краем рукава протёрла пыльное окно, выглянула на улицу и не увидела солнца.
– Помяните моё слово, добром это не кончится, – пробормотала она, обращаясь неизвестно к кому.
Прожив в этих порочных землях столько лет, Изуми знала: плохие истории никогда не кончаются добром. Они с него начинаются.
И она услышала зов. Тихий шёпот в темноте, призывающий последовать за собой на край мира и, без сомнения, именно туда и ведущий. Он был подобен песне сирены – заманчивый и губительный. И, как и песне сирены, ему невозможно было противостоять.
Так в былые времена сама Иш Таб заманивала запоздавших путников в лес. Там их не ждало ничего, только петля на ветке да болотная топь.
И, как и в былые времена, она чувствовал себя всесильной. Это не было наваждением – сила действительно наполняла её, медленно и неотвратимо, как вода наполняет ванную – поднималась, подступала к краям, была готова выплеснуться наружу.
Она очнулась от долгого кошмарного сна, в котором жила последние столетия. Изуми коснулась стены, будто по ней пролегала путеводная нить, и медленно пошла – прочь из душной комнаты, из старого дома, на грязную, заполненную людьми улицу. Она не отрывала ладони от стены, а когда та закончилась, коснулась асфальта. Здесь, среди окурков и мусора, билось сердце Гвадалахары – Изуми чувствовала его пульсацию и, закрыв глаза, могла различить, как кровь бежит по улицам, наполняя город жизнью. Влияло ли так затмение, или просто где-то ей в жертву принесли небольшую страну Третьего мира, Изуми было неважно – она была опьянена своим новым состоянием, которое обладало эстетикой железнодорожной катастрофы.
Следом за ней на улицу вышел мертвец Джо. Возомнивший себя пророком Люцифера, он просто не мог упустить шанс и отказаться от лжепроповеди.
– Узрите, смертные – небо наполнилось тьмой! Так начинается конец света. Так из глубин ада к вам поднимается владыка девяти кругов, прекрасный и великий в своей бесконечной немилости. Смиритесь и подчинитесь, или…
– Вот странность: ты открываешь рот, а я слышу лишь лошадиное ржание.
Изуми уже выпрямилась и стояла напротив него, злая оттого, что ей пришлось отвлекаться на воинствующего сатаниста.
– Молчи, языческое отребье. Мой хозяин не пожалеет тебя, когда земля развернется, реки наполняются кровью и…
Но договорить он не успел – вместо слов из его рта действительно вырвалось ржание, и прямо на глазах Джо стал изменяться. Зубы увеличились и выползли вперёд. Редкие волосы удлинились, став гривой. Руки вытянулись, и пальцы на них слиплись, окостенели и стали копытами.
Из подгнившего, но всё-таки человеческого создания Джо превратился в лошадь.
– Мне всё равно был нужен транспорт.
Изуми забралась на него верхом и, ударив пятками по округлым бокам, пустила животное галопом. Казалось, она даже не смотрела по сторонам и направляла коня путём, лежащим далеко за пределам познания обычных органов чувств. Люди в ужасе расступались перед ними, и некоторым из них действительно казалось: вот он, Апокалипсис, наступил, и скачет один из всадников его – Смерть.
Конь, разбивая лобовые стёкла автомобилей и ломая ветви деревьев, взвился вверх. И вот под его копытами уже оставались крыши домов, но он не прерывал восходящего движения. Он вонзился в низкую чёрную тучу, и вокруг уже не было мира человеческий страстей. Темнота облепила коня и его всадницу, сплела из своих рваных клочьев плащ, укрыла плечи богини, спрятала её голову в капюшоне, развивалась шлейфом позади. Черная всадница скинула былую дремоту – теперь она не прислушивалась к зову, а жадно впитывала его и выслеживала. Щемящая грусть уже давно сменилась сладковатой тревогой, предвкушением обещанного дара. Рядом с ней сверкнула молния и раздался гром.
– Тандер! – грохотал он, поглощая все прочие звуки.
Иш Таб кивнула, пригнулась и пустила своего коня галопом навстречу грому и молниям.
– Тандер! – звучало предупреждение: остановись, поверни назад. Ветер бил её по щекам, оставляя влажные отметки.
И тогда хлынул дождь.
Весь мир слился в какофонию звуков и чувств: они смешивались и подменяли друг друга. Громкое стало холодным, а чёрное – мокрым. И на какой-то непонятный отрезок времени Иш Таб слилась воедино с этой стихией. Тревога оставила её, потому что стихию ничто не тревожит, и волнение сменилось горделивым равнодушием, а оно, в свою очередь, предчувствием постоянного покоя.
Не постоянного – вечного.
– Тандер! – напоследок содрогнулись небеса, и она оказалась по ту сторону горизонта.
Грозу унесло без следа. На высоте, на холме, виднелись два тёмных силуэта – вставшие на дыбы кони в три человеческих роста . А за ними раскинулись развали, одним видом своим навевающие мысль о седой древности, которую только тронь – и осыплется песком.
Изуми опустилась неподалёку от входа в этот странный город, спешилась и подошла ближе. Чёрный плащ тащился за ней по земле. Следом, грациозно переставляя ноги, шёл конь. С его гривы ручьями стекала вода. Что до самой Изуми, она осталась стоять, укутанная в плащ, с надвинутым на лицо капюшоном. И когда рядом с ней оказались другие боги, она ничем не обозначила приветствия, лишь хрипло сказала:
– Не трогайте лошадь. Она поклоняется Сатане.
Она даже не вспомнила о том, что сейчас должна закурить.

[AVA]http://savepic.org/6655935.png[/AVA]

Предвидение – это просто отлично примерно в девяноста пяти случаях из ста. Остальные пять – дрянь и полный отстой. Ариман, конечно, блестяще обманывал других, что не парится. Настолько блестяще, что почти всегда умудрялся обмануть самого себя, отвлечься на какие-нибудь каверзы, мелкие пакости любимому брату или конец света и не думать о плохом. Хотя, если разобраться, на самом деле он никогда не думал о хорошем и даже не знал, что это вообще такое.

Ангро-Майнью жил долго и намеревался прожить еще дольше. Зороастрийцы, вообще говоря, были убеждены, что он приложил руку (ну или, может, еще какое место) к созданию этого бренного мира, и в представлениях Аримана это означало, что он может преспокойно пережить хоть сотню апокалипсисов вплоть до взрыва какой-нибудь залетной сверхновой, который бы уничтожил эту планетку подчистую. Нередко он действительно забывал о том, что однажды будет стоять перед воротами в Тандерсклеп, обозначенными этими двумя полуразвалившимися лошадями – одна без ноги, другая без хвоста, и о том, что всеблагого Ормузда там почему-то не будет, что чудовищно несправедливо.

Однако ему пришлось вспомнить. Он не хотел, его заставили. Он упирался, как умел, а сопротивляться Ариман умел профессионально. Ничего не выходило. Да, это должно было случиться в затмение. Что с того? Солнечные затмения случались неоднократно, и нынешнее совершенно не обязано было становиться тем самым. И все же, чтобы уж наверняка показать судьбе кукиш, когда затмение началось, Ангро-Майнью перепрыгнул из Америки в Японию – по прогнозам, там был тайфун, а во время тайфуна неба не видно. Но словно в насмешку над ним стихия вдруг успокоилась, ураган сошел на нет, а из-за туч вышло солнце – солнце, закрытое черной тенью. Ариман показал ему неприличный жест и переместился еще раз – в Россию. Потому что там вообще была ночь. И среди этой ночи какой-то алкаш подошел к нему, взял за рукав и доверительно брякнул: «Тандер». От избытка чувств Ангро-Майнью случайно сделал доброе дело: конченый пьяница вмиг превратился в убежденного трезвенника, вручил свою бутылку Ариману и порысил домой. Напиться показалось зороастрийцу не худшей идеей, и именно так он и поступил – но каждый всплеск жидкости в бутылке говорил: «Тандер». И полицейский, который подошел к нему, укоризненно сказал: «Тандер». А потом вывалившаяся со стадиона толпа, взбудораженная после концерта, пошла на него, скандируя – «Тандер! Тандер! Тандерсклеп! Для богов последний…» Последнее слово, впрочем, потонуло в раскате грома, а ближайший к Ариману возбужденный фанат получил по морде. Нечего всякую чушь нести.

– Ты че, мужик! – возмутился парень и без перехода попытался дать обидчику сдачи – но Ангро-Майнью уклонился, и кулак угодил в другого участника акции в поддержку фонда Тандерсклепа. Где двое – там четверо, где четверо – там дюжина: очень скоро площадь перед стадионом превратилась в поле брани. «Дебилы, – подумал Ариман. – Рифма никуда не годится, и английского не знают. Тандерсклеп – это ведь всего лишь…» Очередной раскат грома прокатился совсем рядом, отчетливо громыхнув: «Тандеррр!» Ангро-Майнью пнул ногой чье-то тело и телепортировался на северный полюс. Ибо там тишина, ночь и нет ни людей, ни гроз. Он раскинулся на снегу в позе морской звезды. Обхитрил-таки, сволочь. Северное сияние подложило свинью. Красивые, яркие всполохи над головой сложились во все то же самое слово. Ариман разозлился. Оседлал белого медведя. И полетел. Всякому апокалипсису нужны свои всадники.

– Смотри, куда прешь! – Таковы были первые любезные слова, которые произнес Ангро-Майнью перед входом в Тандерсклеп. Вторые слова, еще более любезные, были:
– А не то скормлю тебя Потапычу, ему как раз пора подкрепиться.

Припарковав медведя, Ариман сделал пару шагов, чтобы размяться и занять более выгодную позицию. Не трогать лошадь? Разумеется, он тут же потыкал ее пальцем в бок.
– Это не лошадь, – констатировал он, наклонился, заглянул лошади под живот. – Это конь. Причем дохлый.
Хотя скотине это, по-видимому, нисколько не мешало.
– Кого ждем – Голод? Мор? Еще парнокопытных сатанистов?

Ангро-Майнью несло. Он совсем не хотел умирать. И он злился, потому что знал, что в эти ворота они все-таки войдут. Он поднес зажигалку Иш Таб.
– Курите, милочка, уже пора. Лошадь тоже не откажется.
И плевать, что она – конь.